Игорь Минутко - Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха
— Пожалуйста, пожалуйста! — воспрянул Рерих. — Действительно, я не учел…
И пустился в пространные разъяснения — с пафосом и даже восторгом.
Было все рассказано о махатмах, о стране Шамбале — обители «главных учителей», где находится центр духовных и материальных знаний, накопленных человечеством за все минувшие тысячелетия, соединенный с Космосом, откуда поступают вселенские знания и космическая энергия. Махатмы предлагают Новой стране помощь в строительстве коммунистического общества — и своими знаниями, и энергетическим могуществом.
Оказывается, еще в Европе и Америке произошли три встречи Николая Константиновича и Елены Ивановны с махатмами: в Лондоне, Нью-Йорке и Чикаго, но они были короткими — Рерихи получили тогда только конкретные указания, как и когда им действовать. И вот в Дарджилинге, столице индийского княжества Сикким, в самом начале Трансгималайской экспедиции произошла встреча с «великими учителями», продолжавшаяся долго и изменившая первоначальный маршрут экспедиции: именно тогда Рерихам было передано письмо махатм для вождей Советской России и возникла настоятельная необходимость попасть в Москву.
Потом, через многие годы, это событие было описано Николаем Константиновичем и его супругой, хотя и не совсем внятно. Безусловно, великий труд Рерихов (в котором авторство в большей степени принадлежит Елене Ивановне) — это четырнадцатитомное учение о «живой этике», или Агни-йоге. В последней книге этого фундаментального труда Елена Ивановна передала «надземное» душевное состояние, которое охватило «их», когда в Дарджилинге, на окраине города в скромном храме состоялась эта встреча, «ожидаемая всю предшествующую жизнь»:
С первых мгновений сердце почувствовало присутствие чего-то необычайного и невыразимо высокого, хотя представший перед ними Учитель по одежде и внешнему виду не отличался от других лам, которые находились в храме.
Это состояние души описал и Николай Константинович:
Люди, встречавшие в жизни Учителей, знают, как просты, и как гармоничны, и как прекрасны Они. Эта же атмосфера красоты должна окутывать все, что касается их области.
После того как Николай Константинович закончил свой монолог (вопросами его не прерывали: Бокий знал «предмет», атеисты Трилиссер и Ягода были ошеломлены услышанным настолько, что на какое-то время лишились дара речи), Михаил Абрамович спросил:
— И… и кому же вы намерены вручить письма… м-м… махатм? С кем из наших руководителей вы хотели бы в этой связи встретиться?
— Прежде всего со Сталиным! — быстро ответил Рерих.
И увидел одинаковый испуг на лицах троих своих собеседников.
— Это невозможно?.. — спросил он и, сам не понимая почему, понизил голос.
— Нецелесообразно, — сказал Бокий. — Наш вождь слишком занят…— он чуть не добавил: «более сложными и важными делами», но вовремя сдержался.
Николай Константинович все понял и потемнел лицом.
— В таком случае… из наркомов — с Чичериным и Луначарским. А также… Если возможно, с Крупской…
— Надежда Константиновна последнее время неважно себя чувствует, — поспешил с ответом Ягода: именно ему Иосиф Виссарионович поручил всячески ограничивать контакты вдовы Ленина с кем бы то ни было. — Врачи рекомендуют покой.
— А что касается наркомов…— Бокий быстро взглянул на своих коллег-недругов. — Думаю, мы здесь все решим. Верно, товарищи?
— Решим, — сказал Генрих Григорьевич. Трилиссер промолчал.
— Что же, думаю, главное мы обсудили, — с облегчением сказал Бокий, взглянув на часы, — в «Метрополе» нас заждались. И наверняка Елена Ивановна беспокоится.
Трилиссер и Ягода, сказав, что у них дела и они приедут на торжественный обед минут через сорок, ушли.
Бокий провожал Рериха до машины. Спускались в лифте вдвоем. Начальник спецотдела сказал, почти шепотом:
— Мы обсудили, так сказать, политико-государственный аспект вашей экспедиции. Но есть еще одна, может быть, самая основная цель вашего путешествия.
— Что вы имеете в виду? — тихо спросил Рерих.
— Шамбалу. Достижение Шамбалы. Знайте, Николай Константинович: здесь я ваш союзник до конца. Мы с вами еще отдельно и детально поговорим на эту тему. Без свидетелей. И один совет: будете встречаться с наркомами — постарайтесь избежать темы Шамбалы. Лучше ее совсем не упоминать.
В машине, сверкающей черным лаком, рядом с шофером дремал Владимиров. При появлении Рериха и Бокия он мгновенно проснулся, вышел навстречу, раскрыл зонтик — дождь продолжался — вознес его над головой художника и сказал:
— Долгонько, долгонько! Располагайтесь, Николай Константинович, рядом с водителем.
Рерих, заняв место в машине, видел, как Блюмкин внимательно слушает Бокия, который с озабоченным лицом что-то быстро говорит ему.
Наконец поехали. Было без двадцати три пополудни.
— Николай Константинович, — нарушил молчание Блюмкин, — у меня к вам предложение. Завтра… И не спешите, пожалуйста, отказываться! Завтра вечером вы с Еленой Ивановной и, если пожелаете, с Юрием Николаевичем — мои гости. Вернее, так: заглянем ко мне и нанесем визит моему соседу. Убежден: будет это к взаимному интересу.
— Кто же ваш сосед? Блюмкин перегнулся через сидение и прошептал на ухо художника имя своего соседа.
— Предложение принимается? — спросил он, откидываясь на спинку сиденья.
— Принимается.
Вечером следующего дня — четырнадцатого июня — приглашением Константина Константиновича воспользовался только живописец. На семейном совете решили: отказ чреват обидой, осложнением отношений. Елена Ивановна и Юрий Николаевич, сославшись на усталость, остались в гостинице. Их действительно утомил, а Ладу напугал вчерашний «дружеский обед» в отдельном небольшом зале ресторана гостиницы «Метрополь», перешедший в не «менее дружеский ужин». Впервые увидели Рерихи, как гуляют новые хозяева России — с неприлично безобразным изобилием на столе, с хамским обращением с запуганной безмолвной обслугой, со скабрезными анекдотами; а когда окончательно «расковались», начались громкие патриотические и революционные песни «под занавес», который окончательно опустился во втором часу ночи.
Все трое Рерихов заметили, что больше всех пил и ел (не ел — жрал) Генрих Григорьевич Ягода, и по этому поводу над ним подтрунивали даже товарищи по классовой борьбе.
Елена Ивановна шепнула мужу:
— Наверно, у него было голодное детство, и его все обижали.
В Денежном переулке машина остановилась у фундаментального многоэтажного дома с облицовкой из темного мрамора. Долго, не торопясь, поднимались на пятый этаж.
— Лифт на ремонте, — сказал Блюмкин. Но вот и площадка пятого этажа.
