Бенгт Янгфельдт - Рауль Валленберг. Исчезнувший герой Второй мировой
То, что Советский Союз позднее пожелал и возвращения советского моряка (и агента НКВД), перебежавшего в Швецию осенью 1946 года, не меняет сути. Вплоть до февраля 1947 года лишь высшее руководство знало о том, что Валленберг содержится в тюрьме в СССР. Это означает, что вопрос об обмене мог поднять лишь Сталин и, возможно, Деканозов, а не кто-то из чиновников МИДа, с которыми общался Сёдерблум и другие шведские дипломаты. Собственно говоря, только во время беседы Сёдерблума со Сталиным этот вопрос, возможно, прозвучал всерьез. Тот факт, что Сталин отступил от принципа не принимать иностранных дипломатов, мог быть вызван тем, что он думал, что Сёдерблум собирается предложить что-то важное – может быть, относительно Валленберга. Когда Сёдерблум сказал, что он “лично убежден, что Валленберг стал жертвой несчастного случая или разбойников”, Сталин спросил: “А вы не получили сообщение от нас?”
Под этим “сообщением” имелась в виду информация, переданная Александрой Коллонтай Май фон Дардель и Ингрид Гюнтер, или, может быть, нота Деканозова. Вопрос послужил очевидным сигналом Сёдерблуму продолжить разговор о Валленберге. Но Сёдерблум пропустил подачу: “Нет, но я полагаю вероятным, что советские военные власти не имеют никаких сведений о дальнейшей судьбе Валленберга”. Если бы вместо этого он напомнил, что Александра Коллонтай говорила, что Валленберг находится в Советском Союзе, как бы отреагировал Сталин? Этого мы никогда не узнаем. Ответ Сёдерблума был непрофессиональным, если не преступным. Если и была когда-либо возможность продвинуться в деле Валленберга, то именно в тот момент, во время разговора со Сталиным. Но Сёдерблум оказался глух к тому, что Сталин, по всей видимости, хотел ему передать. Сталин выделил для аудиенции целый час, но прервал ее уже через пять минут, когда понял, что Сёдерблум не собирался сказать ничего важного.
Думало ли советское руководство когда-либо всерьез об обмене Валленберга? На этот вопрос ответить невозможно. Не исключено, что Сталин – и, может быть, Деканозов – хотели заставить шведов поверить, что обмен возможен, но, скорее всего, он никогда не был актуален. После заключения и допросов Валленберг знал слишком много.
Чего добивалось советское руководство?
Не подлежит сомнению, что арест Валленберга был вызван подозрениями в “шпионаже” или каких-то иных формах сотрудничества с нацистами. Вероятно, его подозревали и во взаимодействии с американской и британской разведками. Для такого параноика, как Сталин, подробности вряд ли играли большую роль. Важно было, что в обоих случаях деятельность Валленберга рассматривалась как направленная против интересов Советского Союза.
Имея доступ только к косвенной информации, мы с определенной долей уверенности все же можем ответить на вопрос, в чем подозревали Валленберга. Но если объяснение его ареста и содержания в тюрьме кроется в его предполагаемой роли в большой политике, направленной против Советского Союза, то чего надеялось достичь советское руководство, арестовав его? Какую цель преследовало?
О мотивах вербовки и обмена говорилось выше. Хотя завербовать Валленберга для использования его положения и связей в Швеции и было соблазнительно, не это, похоже, служило основным мотивом. Усилия в этом направлении наверняка были бы предприняты сразу и более целенаправленно, но признаков этого нет. Если вопрос об обмене вообще вставал, это тоже произошло на более поздней стадии – поначалу просто не было достаточно ценных объектов для торговли.
Из всех возможных объяснений цели ареста Валленберга самое правдоподобное – то, что связано со “следом Гиммлера”. Валленберг сотрудничал с главными действующими лицами – прежде всего, с Бехером и Кастнером – в ходе связанных с именем Гиммлера акций “кровь за товары”. Поэтому советское руководство могло думать, что он располагает важной информацией о возможной двойной игре западных держав – информацией, которую можно было бы использовать против них в мирных переговорах после войны. То, что Валленберг воспринимался как источник важной информации, следует из раннего свидетельства сотрудника Венгерского национального банка Такачи, по словам которого, “записи и документы”, конфискованные при задержании, должны были использоваться “на будущих процессах против скомпрометировавших себя венгров”.
Но, может быть, все эти рассуждения о тех или иных вероятных причинах и целях ареста Валленберга просто взяты из воздуха? Не являются ли они результатом потребности Запада в рациональных объяснениях и понятных моделях? Может быть, обстоятельства его задержания слишком случайны и тривиальны, чтобы мы могли их принять? Может быть, все было много проще и деятельность Валленберга была настолько непонятной, что с советской стороны можно было дать ей лишь одно объяснение? “Его действия в последние месяцы войны легко могли внушить офицерам комиссариата внутренних дел впечатление, что он какой-нибудь шпион”, – говорил Айвер Олсен в интервью еще в 1947 году[105]. Может быть, приказ об аресте был следствием трагического стечения обстоятельств, случайностей и подозрений. А может, роковую роль сыграли деньги и драгоценности? Может быть, оказалось достаточно донесения СМЕРШа, основанного на превратном понимании деятельности Валленберга в Будапеште в сочетании с параноидальной реакцией паранойей советского руководства? “На самом деле могло хватить некоторых немногочисленных мотивов, которые не обязательно имеют слишком глубокую природу”, – пишет шведско-российская рабочая группа.
Последствия
Будапешт
В то время как Валленберг находился в изоляции от внешнего мира в советских тюрьмах, его подвиг получил признание и в Швеции, и в Венгрии. В мае 1945 года еврейская община Стокгольма выразила Ивану Даниэльсону и остальным членам будапештской миссии “горячую признательность шведских евреев за выдающуюся гуманитарную деятельность миссии по спасению венгерских евреев”. В телеграмме Май фон Дардель председатель Гуннар Юсефсон писал, что мысли членов общины обращаются “совершенно особым образом к Раулю Валленбергу и его героическому подвигу”. Он выражал “горячую надежду, что ему [Раулю] удастся спастись и он вернется”. Одновременно МИД по просьбе ребе Эренпрайса обязал шведскую миссию в Бухаресте навести справки о судьбе Валленберга у еврейской общины Будапешта.
План Рауля Валленберга по возвращению собственности и восстановлению Венгрии после войны исчез вместе с ним и так никогда и не был воплощен. Однако усилия по оказанию помощи жертвам нацизма получили продолжение, хотя и в меньшем масштабе. Весной 1945 года выжившие узники немецких концлагарей под эгидой Красного Креста прибыли в Швецию в так называемых белых автобусах. В середине мая Коломан Лауэр совершил поездку в южную Швецию, где посетил лагерь беженцев. Среди беженцев было около сотни венгерских женщин. Увиденное произвело на Лауэра очень тяжелое впечатление. “Более 20 % женщин больны настолько тяжелой формой туберкулеза – в основном костного туберкулеза, – что вряд ли выживут, – писал он Маркусу Валленбергу-младшему. – Я видел женщин, страшно избитых и покрытых гноящимися ранами, девушек, которые выглядят как сорокалетние. Средний вес 31–35 кг”. Поэтому Лауэр решил постараться “продолжить дело Рауля” и выступил с инициативой создания Комитета Рауля Валленберга с целью помочь венгерским депортированным.
