Александр Карелин - Афганская война глазами военного хирурга
Но уснуть никак не получалось — боль не на шутку разыгралась в раненой ноге, да и рука не отставала. Чтобы не стонать, приходилось крепко сжимать зубы.
Остальные раненые не обратили на новичка никакого внимания. Каждый был погружён в свою беду.
Вскоре в установившейся тишине явственно стал доноситься какой-то постоянный звук. Он продолжался на одной ноте, не прекращаясь ни на минуту. Выглядело это, как горловое пение (как-то удалось послушать этих чудо-певцов из Тувы), но сейчас человек не пел, а страдал, издавая звук «М-м-м-м».
Невский максимально повернул голову вправо. Похоже, так стонал раненый на самой крайней от него кровати, прямо у дальней стены с окном. Присмотревшись в уже сгущающихся сумерках, старший лейтенант даже ужаснулся. Человек, лежащий на этом месте, напоминал мумию: всё его тело было забинтовано от горла до кончиков ног, лишь лицо оставалось открытым. Он был «распят», т. е. лежал, раскинув в стороны руки и ноги, даже одеяло не укрывало этого несчастного. Этот офицер непрерывно и стонал.
«Это обожженный, — догадался Александр. — Он испытывает адские муки. Похоже, всё тело превратилось в сплошную рану. Конечно, развилась ожоговая болезнь со всеми вытекающими отсюда последствиями. Наверное, есть и ожог дыхательных путей. Удастся ли ему выжить? Тяжёлый вопрос».
Из размышлений Невского вывели посетители, если можно так их назвать. Борис Владимирович привел с собой своего коллегу по Ленинграду — Владимира Михайловича. Они стали оживлённо обсуждать дальнейшую тактику лечения. Как понял старший лейтенант, ему предстояло перенести ещё несколько операций, в том числе по пересадке кожи. Необходимо было закрыть огромную рану на бедре и животе своей же кожей, взятой со здорового бедра. Александр невольно поёжился, представив, как с него «живьем будут снимать кожу». Жуть!!
Врачи удалились, похлопав ему на прощанье по здоровой руке. Уснуть уже не удастся. Стал вспоминать события этого дня. Удивительно, как много может произойти в течение всего нескольких часов. Ещё утром он был среди своих друзей по Кандагарской Медроте. Потом было прощание, полёт на самолёте, долгая езда на санитарном автобусе по узким улочкам Кабула. И вот, он уже в главном военном госпитале. Начинается новый этап его жизни…
3Ужин принесли, значит, уже вечер. Тарелку с пшённой кашей и рыбными консервами, стакан с чаем поставили на прикроватную тумбочку со стороны раненой руки. Даже при всём желании Невский не смог бы это достать и поесть. Но есть и не хотелось.
Обожжённому офицеру еды не полагалось — видимо, его кормили питательными растворами через специальный зонд-трубку. Не стал есть и его ближайший сосед с забинтованными глазами. Сосед Невского старательно съел всё содержимое тарелки, а Юрий лишь выпил чай.
Минут через тридцать тот же солдатик в грязно-белом халате собрал все тарелки и молча унёс.
Да-а-а, видимо, здесь выживать будет сильнейший. Никто кормить с ложечки не собирается. Надо приспосабливаться. Невский решил завтра же попросить лечащего врача переставить свою тумбочку налево от кровати, тогда он хотя бы сможет сам «кормиться». Место тут имелось. Умирать от голода не хотелось.
Хорошо бы уснуть. Усталость брала своё, но боль не давала расслабиться. Она волнами прокатывалась по всему телу. Как там учили мудрецы — надо начать думать о чём-нибудь приятном, тогда и боль не будет так мучить. Это легко только советовать.
Александр стал думать о доме, о дорогих для него людях — о жене и дочери. Вспоминал свой недавний отпуск в конце октября-ноябре, несколько дней и в декабре захватил. Четырёхлетняя дочь не сразу его узнала, но зато потом буквально не слезала с его колен. А стоило им куда-нибудь пойти гулять — непременно крепко держала его за руку, словно боялась, что папа опять надолго исчезнет. Каждый вечер он читал ей на ночь книги. Не могло даже и речи быть о пропуске такого важного мероприятия. Некоторые книжки приходилось читать по несколько раз — они были любимыми. Пытался даже придумывать свой текст, чтобы не читать одно и тоже, но дочь строго стояла на «страже» — не допускала самодеятельности, ведь сама помнила наизусть.
Одна из таких книжек была — «Рыцарь — Синяя Борода». Что в ней находила дочка — оставалось только гадать.
Невский вздохнул, вспоминая счастливые дни. Вдруг тревожная мысль забилась в голове — как он объяснит жене своё пребывание в Кабуле? О ранении он не писал (да и не смог бы, если захотел). По его просьбе писали друзья из Медроты. Сочинили о его небольшом повреждении правой руки, мол, сломал по неосторожности пару пальчиков, гипс наложен. Как же его с таким небольшим повреждением переправили для дальнейшего лечения в Кабул?! Стоило об этом подумать хорошенько…
Размышления прервала медицинская сестра. Высокая, кареглазая, курносая. Она шумно объявила о своём появлении, широко улыбнулась, показав задорные ямочки на щеках:
— Привет, тяжелораненые герои! Сейчас я буду избавлять вас от болей! Кто первый желает?
— Здравствуй, Снежанночка! Начни с Серёги. Он у нас опять непрерывно стонет, ему хуже всех сейчас, — сосед Невского даже приподнялся на кровати. Он явно рад был видеть девушку.
Сестричка направилась к обожжённому. Она остановилась рядом с кроватью, тихо позвала:
— Старший лейтенант Сомиков! Сейчас сделаю тебе укольчик, сразу станет легче. Поспишь, сил наберёшься!
Сергей лишь на мгновение прервал нескончаемый стон. Потом всё возобновилось. После укола он хрипло произнёс: «Спасибо!» Видимо, это помогло, потому что стон вскоре прекратился.
Медсестра повернулась к соседней кровати.
— Ну, что, товарищ капитан Копейкин, ты по-прежнему ни с кем, кроме себя не разговариваешь? Я здесь, Петя! Укол обезболивающий будем ставить?
Офицер с плотной повязкой на глазах никак не отреагировал на её вопрос.
— Ладно, буду исходить из назначений. Морфин пока тебе не отменили. Сейчас тебя «комарик» укусит за руку.
Она уже закончила инъекцию, когда раздался вопрос:
— Петька, кому ты будешь нужен, такой слепой? Ты и как врач кончился! — Капитан коротко хохотнул. Потом стал отвечать на свои же вопросы. — Это верно, согласен. С армии меня выгонят, с медициной придётся тоже расстаться. Никому не надо такой обузы. Жена узнает, наверное, сразу бросит. Сама будет сына растить. Впрочем, найдет зрячего. Красивая она…
Далее капитан продолжил негромко что-то бормотать, а сестричка уже подходила к соседу Невского.
— Николай, как ты? Укол обезболивающий поставим?
— Капитана Советской Армии не так просто убить! Я и с одной ногой буду служить. Ты, Снежанночка, ещё услышишь фамилию Красько. Клянусь! Но, понимаешь, болит эта сволочная правая нога, которой нет. Знаю. Всё знаю, что это так называемые «фантомные боли». Понимаю, как врач. Но ничего не могу поделать. Ставь укол! А на охоту я всё-таки буду ходить. Вернусь домой, залечу раны, протез надену и — айда с ружьишком дичь стрелять! «Охота — пуще неволи!» Не зря ведь так говорят.
