Александр Боханов - Павел I
Существует письмо невестки Марии Фёдоровны, с 12 марта 1801 года — Императрицы Елизаветы Алексеевны, которое она написала своей матери маркграфине Баденской. Оно датировано 13 марта, т. е. написано через день после Цареубийства. Это единственный непосредственно привязанный к событию документ, но документ весьма специфический. Невестка не любила свекровь, и это плохо скрываемое чувство, сквозит во всех её оценках и суждениях, касающихся Марии Фёдоровны. Из письма нельзя узнать о подлинном ходе событий — в основном это рассказ о личных чувствах и переживаниях.
Елизавета не сообщает, по какой причине она отправилась к свекрови вскоре после получения известия о кончине Императора Павла. В её изложении дело выглядело следующим образом.
Ей сообщил о гибели Павла Петровича супруг Александр Павлович, который вскоре отбыл в Зимний Дворец «в надежде увлечь за собой народ; он не знал, что делал, думал найти в этом облегчение». Затем Елизавета говорит, что она «поднялась к Императрице; она ещё спала, однако воспитательница её дочерей пошла подготовить её к ужасному известию»[137]. Далее в тексте значатся следующие слова: «Императрица сошла ко мне с помутившимся разумом, и мы провели с нею всю ночь следующим образом: она — перед закрытой дверью, ведущей на потайную лестницу, разглагольствуя с солдатами, не пропускавшими её к телу Государя, осыпая ругательствами офицеров, нас, прибежавшего доктора, словом всех, кто к ней подходил (она была как в бреду, и это понятно)».
Это какой-то путаный и местами просто несуразный текст. Куда Императрица «сошла», если они находились в соседнем с опочивальней Павла Петровича зале, что значит «разглагольствовала» и почему Елизавета «провела с ней всю ночь», хотя это — неправда? Вообще из этого письма «очевидца» напрашиваются два вывода. Во-первых, Елизавета Алексеевна имела явное нерасположение к свекрови. Во-вторых, она сама была достойна только сочувствия и сострадания, так как ей, такой романтичной и возвышенной, явно через силу приходилось находиться в обществе человека «с помутившимся разумом».
Невозможно не сказать об одной оговорке, допущенной Елизаветой Алексеевной в самом начале послания. Сообщая о реакции Александра Павловича на известие о гибели Императора Павла, она написала, что он был «совершенно подавлен смертью своего отца», но тут же уточнила: не смертью как таковой, а именно сопутствующими «обстоятельствами».
Точно известно следующее: с первых минут царствования Александра Павловича и его самого, и ту камарилью, которая окружила молодого Императора, заботило одно: как добиться присяги Вдовствующей Императрицы. Она наотрез отказалась присягать и признать нового Императора, пока не увидит тело своего супруга. Это искреннее и понятное желание истолковывалось в том смысле, что Императрица Мария «надеялась» получить Корону. Инсинуаторы, конечно же, человеческие, нравственные и христианские принципы и установки в расчёт не принимали. Они сами руководствовались исключительно злобой и корыстью и полагали, что и все остальные люди никаких иных жизненных установок не имеют.
Между семью и восьмью часами утра 12 марта Марии Фёдоровне было дозволено пройти к телу супруга. Вся эта сцена описывается со слов Беннигсена, который даже в деталях пытался умалить и опорочить поведение Вдовствующей Императрицы. Спальню Императора Павла и Марии Фёдоровны разделяло три зала, и во время прохода по ним Императрица села на стул и произнесла: «Боже, помоги мне!» В этом цареубийца Беннигсен увидел почему-то «театральную сцену»…
Вдову Императора Павла сопровождали дочери — пятнадцатилетняя Екатерина и тринадцатилетняя Мария, лейб-медик Роджерсон, графиня Ливен, две камер-фрау, лакей и пресловутый Беннигсен. Войдя в спальню и увидев облаченное в мундир Преображенского полка, лежащее на кровати тело Павла Петровича, Мария Фёдоровна громко вскрикнула, упала на колени, поцеловала руку Павла и произнесла: «Ах, друг мой!» Затем, всё ещё стоя на коленях, она потребовала ножницы и отрезала прядь волос с головы Императора. Поднявшись, обратилась к дочерям: «Проститесь с отцом!» Дочери, вслед за матерью, упали на колени, начали целовать руку отца, при этом обе чуть не лишились чувств.
Когда они поднялись и печальная процессия двинулась в обратный путь, то Мария Фёдоровна неожиданно для всех резко повернулась, упала на колени перед кроватью, обняла тело усопшего и произнесла: «Я хочу быть последней!» После этих слов показалось, что Мария Фёдоровна потеряла сознание. Роджерсон и Беннигсен с трудом оторвали несчастную вдову от покойного и сопроводили в её апартаменты. Там она облачилась в траур и больше его уже не снимала. Вскоре сообщили, что поданы кареты для следования в Зимний Дворец, где в 9 часов была назначена присяга новому Императору.
Мария Фёдоровна ещё не раз увидит тело своего «дорогого друга» — Павла; она будет приходить и одна, и вместе с детьми, в том числе и Императором Александром. 17 марта те до покойного было перенесено из опочивальни в большой парадный зал Михайловского замка, окна которого находились над главными воротами.
Мария Фёдоровна 12 марта не хотела никуда уезжать из Михайловского замка. Однако д олг члена Династии не позволял руководствоваться личными чувствами и желаниями. В10 часов утра кортеж придворных экипажей отъехал от дворца. В первой карете находилась Мария Фёдоровна — бледная, «как мрамор», величественная, но безутешная в своем горе, которое ей, как позже выразилась, навсегда «разбило сердце»…
Послесловие
После гибели Павла I при Дворе был объявлен годичный траур и учреждена похоронная («печальная») комиссия во главе с тайным советником князем Н,Б, Юсуповым. Доступ в Михайловский замок был открыт всем желающим, и множество людей пришли проститься с Самодержцем, имя которого совсем недавно одним внушало трепет и ужас, а у других вызывало почитание и восхищение. Статистика прощальных дней оказалась для России неслыханной. В первый день там побывало более 11 тысяч человек, потом — 19 тысяч, потом — 21 тысяча. И это при трехсоттысячном населении Петербурга!
Погребение состоялось 23 марта 1801 года, на исходе дня. Похороны были обставлены со всей имперской пышностью. Император Александр шел пешком за гробом в длинной траурной мантии, в широкополой шляпе с черным обрамлением. За ним шествовала Императорская Фамилия, за исключением Императрицы Марии Фёдоровны, следовавшей в экипаже. Императрица Елизавета Алексеевна, сославшись на болезнь, на похоронах не присутствовала…
Офицер в правление Императора Павла, ставший при Александре I шефом тайной полиции, Я. И. де Санглен (1776–1864) в мемуарах, написанных на закате жизни, заключал: «Краткое царствование Павла Первого замечательно тем, что он сорвав маску со всего прежнего фантасмагорического мира, произвел на свет новые идеи и новые представления. С величайшими познаниями и строгою справедливостью Павел Петрович был рыцарем времён прошедших. Он научил нас и народ, что различие сословий ничтожно». Время и обстоятельства текущего времени меняли представления о прошедшем; де Санглен в молодости симпатизировал тем, кто умертвил «тирана», но в конце жизни пересмотрел свои наивные представления.
