Норберт Фрид - Картотека живых
Глаза Иржи вспыхнули.
- Не хочу вмешиваться в ваши дела, - сказал вдруг сосед Иржи, тот самый, что вначале сделал Зденеку знак не будить брата. - Но вы совсем спятили. Неужели нужно все обговорить в первый же день? У вас хватит времени, вся зима впереди.
- Не хватит, Курт, оставь! - Иржи снова повернулся к Зденеку. - Понял ты, в чем дело?
Тот кивнул.
Ему не хотелось спорить с братом, все же он тихо возразил:
- Так можно писать в "Творбе"{31}. А в кино лозунги не годятся... Если я не сумею передать в художественных образах...
- Сумеешь! - Иржи попытался поднять голову, но у него не хватило сил. - Сумеешь! - повторил он уже слабее. - Покажешь лагерь. Но не только лишения, снег, вшей, голод, хотя и это все должно быть в фильме. В первую очередь нужно показать, что гитлеризм делает с людьми, с тобой, со мной, с эсэсовцами, с любым человеком, как он натравливает людей друг на друга, доводя человеческие отношения до полного распада. Но прежде всего ты покажешь, как человек все-таки сопротивляется, не поддается этому...
- Успокойся, Курт совершенно прав. Уж я как-нибудь сделаю все это. А сейчас отдохни, Иржик.
- Не могу, нет времени, - улыбнулся брат. - Я уже никогда не отдохну.
* * *
На стройке Берл весь день сторонился своего капо: не мог забыть, как Карльхен утром вешал Янкеля. Вечером Берл сбежал к Жожо, ища заступничества. Тогда Карльхен в самом деле вынул из-под тюфяка топор.
Весь лагерь ждал, что будет дальше. Опять убийство? Неужели даже между собой мы не можем жить мирно?
- Убей, убей его, Карльхен! - саркастически советовал Эрих. - Ведь виселица еще стоит на апельплаце. Зачем тебе уходить завтра на фронт, если можно отправиться на тот свет прямо отсюда, из Гиглинга?
Фредо и Гастон тем временем взялись за Жожо. Неужто в самом деле у него совсем нет стыда и он не может прогнать от себя эту потаскушку Берла? Неужто ему не дорога жизнь?
Новички в бывших женских бараках оставались в стороне от всех этих треволнений. От остального лагеря их отделял забор - хотя калитка теперь не была заперта, - и новенькие еще не успели завязать знакомство со старожилами, которые вернулись с работы усталые и были заняты своими делами. Поэтому в бараках новичков царили сегодня тишина и спокойствие. Все верили, что после тяжелых условий пятого лагеря здесь им будет житься лучше, и, видимо, не ошибались. Они знали, что назначение лагеря меняется, что уже завтра отсюда уедут все трудоспособные, после чего ворота лагеря надолго закроются, и он погрузится в подобие зимней спячки. В лагере неплохое руководство, а с завтрашнего дня оно будет еще лучше. "Зеленые" уедут, капо с плетками уберутся отюда, распоряжаться начнут врачи во главе с Оскаром. Новички уже знали Оскара, сегодня он впервые сделал у них обход. Они увидели его энергичный подбородок, орлиный нос и грустные глаза, слышали его быстрые, толковые распоряжения и прониклись к нему прямо-таки детским доверием. А старшим писарем будет Зденек. Если он хоть наполовину такой, как его брат, с нами здесь не случится ничего дурного...
Первая похлебка, которую выдавали днем, была сказочно густа, шеф-повар Франта положил в нее все, что нашел в кухне. Если даже питание не всегда будет на таком уровне, оно куда лучше, чем в пятом лагере. Люди верили в это, потому что хотели верить.
Сейчас все они были довольны, лежали на нарах, глядели в потолок и радовались тому, что последняя военная зима пройдет для них без перекличек, без апельплаца.
- Ну и похлебка же была, ребята! - прошептал один из новичков уже в десятый раз.
- Ты закоренелый чревоугодник, Макс, - тихо засмеялся Иржи. - На мир ты глядишь сквозь дырку швейцарского сыра. Но нельзя же всегда оставаться таким.
- Я чревоугодник? - защищался Макс. - Вот уж чет. У меня даже, пожалуй, нет любимого лакомства. Разве что горбушки от домашнего каравая... я бы мог съесть их целое кило. И представьте себе, у меня никогда не хватало духу - даже, например, в день своего рождения - купить каравай, съесть только горбушки, а остальное выбросить. Глупо, а?
- Нет, не глупо, - ответил Иржи. - Хлеб нужно есть целиком. Всю жизнь нужно брать целиком.
- Всю? - усомнился его сосед Курт. - Ну, а я устрою теперь себе жизнь по своему вкусу...
- Из одних горбушек?
- Нет, я всерьез, Ирка. Слишком многое мы тащили за собой в жизни, веря, что без этого нельзя. А в результате только лишние огорчения. Взять хотя бы мою библиотеку. Дважды я ее собирал, отличную, превосходную библиотеку. Один раз в Берлине, другой - в Праге. Сколько сил положил на это, сколько собрал иллюстраций, грампластинок, карт, каталогов. И дважды лишался всего. Третьей библиотеки мне уже не надо. Не надо мне ни квартиры, ни домашнего очага, ничего, что когда-то создавалось с такой любовью. Не хочу вспоминать об этом. Буду жить в гостиничном номере.
- Ты - молодчина, борец, - проворчал Иржи. - Но ведь, сам знаешь, в гостиницах обычно центральное отопление. Где же ты будешь жечь бумаги при угрозе обыска?
- А разве опять будут обыски? - засмеялся Курт.
- Не знаю. Лучше бы их не было. Но, может быть, все пойдет далеко не так гладко. Мы верим, что Советы разгромят гитлеровцев и освободят нас. Но ты думаешь, все остальное придет само собой? Думаешь, нам не придется драться и все блага упадут нам с неба в готовом виде?
- А ну тебя с политикой! - прошептал Макс. - Вспомни-ка лучше о похлебке. Ох, и хороша была!
* * *
Карльхен торжественно пообещал не убивать француза. Он спрятал топор под тюфяк и уселся за шнапс, который Коби "организовал" сегодня на стройке. Переполох в лагере утих, и несколько надежных ребят собралось у Вольфи обсудить положение. Зденек начал с того, что поставил вопрос о новом старосте лагеря и выдвинул кандидатуру Фредо. Оскар поддержал его. Но Фредо замахал руками. "Нет, нет, на меня не рассчитывайте. Я тут зимовать не останусь, я взялся за дело у Молля..."
Тщетно они уговаривали грека. "Нет, - говорил он, - превращения лагеря в лазарет я добивался не для себя. Конечно, может быть, и меня привезут сюда на тележке, но лучше бы этого не случилось".
Зденек не знал, как быть.
- Кого же все-таки? Не оставите же вы меня одного в конторе.
- Не беспокойся, - сказал Фредо. - Во-первых, мы еще не знаем, как все сложится завтра. Вероятно, так: работающих переведут отсюда в другой лагерь, здесь устроят лазарет на три тысячи больных, а для самых необходимых работ оставят сотни две здоровых людей - врачей, поваров, могильщиков, орднунгдинстов и прочих. Завтра на утренней перекличке нас, наверное, разделят. Добровольцев для перевода в другие лагеря, я думаю, найдется очень мало. Вот, например, ты, Вольфи, хочешь остаться здесь?
- Пожалуй, да. Говорят, правда, что от больных хефтлинков надо держаться подальше, но я не думаю, что сейчас их станут отправлять в газовые камеры.
