Михаил Шишков - Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца
Но когда мы перебазировались в район Вильнюса, а затем в Паневежис, ситуация резко изменилась и обеспечение безопасности личного состава полка стало довольно непростой задачей. На первых порах, чтобы предохранить нас от нападений отступавших немецких войск и их союзников из числа местного населения, приходилось периодически менять место отдыха. Бывало, ночевать в одном и том же помещении получалось не более одного раза. Садишься после полета в автобус, сам не зная, куда он повезет тебя на отдых. Зато на земле мы ни разу не подверглись атаке, и в этом далеко не последняя доля заслуг нашего особиста.
А вражеские разведчики находились практически рядом, в чем мне однажды пришлось убедиться на собственном опыте. Когда конкретно это произошло, точно сказать затрудняюсь. Помню, полк уже в Паневежисе стоял, но со мной тогда еще Двойнишников летал, а значит, эскадрильей я тогда еще не командовал. Стало быть, в августе 44-го.
Получили мы задание на разведывательный полет. Дело днем было, да еще и облака совсем уж реденькие. В них от истребителей не скроешься, так что настроение – соответствующее, то есть неважное. Но выбирать не приходится. Приказ получен, и его надо исполнять, чего бы это ни стоило.
Болтать, а уж тем более петь – никакого желания. Сидеть в тишине невыносимо. Ну что же, ситуация не новая.
– Ваня, – вызываю Двойнишникова, – настройся на нашу волну.
– Сейчас, командир.
Мы поступали так довольно часто. Поймает радист ленинградскую станцию, летим и слушаем ее всем экипажем. Там и про новости о положении на фронтах расскажут, а они тогда в основном только хорошие были, наши-то наступали, да и про нас, балтийских торпедоносцев, тоже не забудут. Бывало, и о моих успехах передавали, пару раз даже Москва… Приятно, конечно…
– Командир! – неожиданно раздается взволнованный голос Ивана. – Тут как раз про нас…
Мгновение спустя в наушниках раздается совсем незнакомый грубый голос, сообщающий на чистом русском языке о том, что голубая «двойка» лейтенанта Шишкова… Боевое задание, время вылета из Паневежиса и, главное, наше текущее местоположение, скорость, направление и высота полета, словом, полная информация…
По шее сразу же потекли струйки холодного пота, дыхание стало прерывистым и тяжелым. Нечасто мне доводилось испытывать столь всепоглощающее чувство собственной беспомощности. Ведь вражеские разведчики не просто так передают эту информацию, и быть может, несколько минут спустя наведенные ими истребители расстреляют мой самолет, словно мишень в тире… И вывернуться будет ой как тяжело – облака, мое единственное спасение, тают буквально на глазах…
Может, вернуться домой? Порой это решение казалось единственным спасением, и тогда мне с огромным трудом удалось заставить себя продолжить выполнение боевого задания. Слава богу, встретиться с немецкими истребителями мне в тот день не довелось, но щемящее ощущение, что именно в этот самый миг враг уже ловит мой самолет в перекрестие своего прицела, не оставляло меня ни на мгновение.
Мой доклад об этой радиопередаче наделал немало шума в штабе полка, и особист плотно занялся ею. Между прочим, вскоре немецкого диверсанта обнаружили и взяли вместе с передатчиком. Никаких подробностей Иван Трофимович нам, конечно, не сообщил…
Что касается репрессивных мер по отношению к личному составу, за время моего пребывания в полку произошел только один подобный инцидент. То ли в конце 43-го, то ли в начале 44-го, сейчас точно не помню, одна из ленинградских газет опубликовала заметку о награждении орденом Ленина командира партизанского отряда, особо отличившегося при организации подвоза продуктов в блокадный город, наладив хоть небольшую, но все-таки дорогу жизни. По зимнему снегу, весенней и осенней распутице через дремучие леса в самую лютую непогоду тянулись вереницы лошадиных упряжек, спасшие немало человеческих жизней. В годы войны партизаны наносили врагу огромный урон, образуя во вражеском тылу еще один полновесный фронт, поэтому сообщения об их боевых заслугах появлялись в газетах довольно часто, но командир этого отряда резко выделялся на фоне своих товарищей по оружию. Дело в том, что он был священником.
Я и моя голубая «двойка». Аэродром Паневежис. 19.09.1944
И надо же такому случиться, как раз в это время к нам в полк прибыл агитатор, решивший провести беседу со стрелками-радистами и матросами. Собрал их и давай о событиях на фронте рассказывать. Среди прочих новостей прочитал он и ту самую заметку о партизане-священнике. Это, конечно, вызвало взрыв эмоций у ребят, и неудивительно – церковь же тогда почти что вне закона находилась, а тут такое… Хоть и понимали все, что заслуженный человек, но все-таки…
– Молодец, батюшка! – вырвалось у молодого матросика. – Хороший бы вышел из него комиссар!
День-другой прошел, и нет парня. Вызвали куда-то, и все – назад не вернулся… Мы спрашивали у Шевченко о дальнейшей судьбе несчастного, на что неизменно получали один и тот же ответ: «Перевели его. Другой работой теперь занимается…» Вот так, просто и жестоко… Кто конкретно приложил свою руку к этому делу – агитатор, особист, парторг или, может быть, кто другой – так и осталось неизвестным…
Тем не менее сама необходимость существования особых отделов в основном не вызывает никаких сомнений даже у самых демократических историков, здесь дискуссия ведется лишь по вопросам превышения власти и границ полномочий их сотрудников. А вот Коммунистическую партию в наши дни принято подвергать жесткой критике. Позволю себе высказать свои соображения по этому поводу.
Любая идеология прежде всего должна давать ответ на базовый вопрос человеческой жизни: «Что есть справедливость?» И чем ближе этот ответ сердцу каждого отдельного человека, тем крепче будет единство самого общества, принявшего данный постулат за основу своего жизнеустройства.
Что до меня, то в те далекие годы я, как и все те, с кем сводила меня фронтовая судьба, искренне верил в идею коммунизма. Иначе и быть не могло, ведь нас воспитывали именно так. Конечно, в моей памяти были еще свежи воспоминания о коллективизации и последовавшем за ней голоде… Но видел я и другое – благодаря индустриализации страна на глазах менялась к лучшему, превращаясь в мировую промышленную державу. Именно это и дало мне возможность осуществить мою самую заветную мечту – стать летчиком и в этом качестве приносить пользу своей Родине. И любой другой безусый парнишка, обладавший соответствующим здоровьем, проявив известное упорство, точно так же мог подняться в небо. А ведь были еще дворцы пионеров, театры, библиотеки, спортивные секции… Словом, все необходимое для самореализации молодежи. Буквально на наших глазах то, что до революции было доступно лишь привилегированному меньшинству, становилось достоянием всех и каждого. Именно в этом и кроется причина безграничного доверия основной массы советской молодежи к партии и правительству…
