Илья Бражнин - Сумка волшебника
А вот отзыв Некрасова о стихах Тютчева и об их авторе. Речь идёт о «стихах, присланных из Германии», подписанных инициалами Ф. Т. и опубликованных в № 3 пушкинского журнала «Современник» за 1836 год. «Стихотворения г. Ф. Т., — писал Некрасов, — принадлежат к немногим блестящим явлениям в области русской поэзии. Г. Ф. Т. написал очень немного; но всё написанное им носит на себе печать истинного и прекрасного таланта».
Дальше Некрасов переходит к разбору и оценкам отдельных тютчевских стихотворений. Вот некоторые из этих оценок: приведя стихотворение «Осенний вечер» («Есть в светлости осенних вечеров Умильная таинственная прелесть...»), Некрасов восклицает: «Превосходная картина! Каждый стих хватает за сердце... Только талантам сильным и самобытным дано затрагивать такие струны в человеческом сердце; вот почему мы нисколько не задумались бы поставить г. Ф. Т. рядом с Лермонтовым».
Ещё более восторженно отзывается Некрасов о стихотворении «Я помню. время золотое...» Говоря же по совокупности о всех разбираемых стихах Тютчева, напечатанных в № 3 «Современника» за 1836 год, Некрасов подчёркивает, что хотя стихи «присылаемы были из Германии, но не подлежало никакому сомнению, что автор их был. русский: все они написаны были чистым и прекрасным языком, и многие носили на себе живой отпечаток русского ума, русской души».
Высоко оценивал поэзию Тютчева Иван Сергеевич Тургенев. В № 4 «Современника» за 1854 год появилась статья Тургенева «Несколько слов о стихотворениях Ф. И. Тютчева», в которой он утверждает, что Тютчев «один из самых замечательных русских поэтов».
В одном из писем к А. Фету Тургенев писал: «О Тютчеве не спорят, кто его не чувствует, тем самым добывает, что не чувствует поэзии». Лев Толстой, среди всех крупнейших русских поэтов, ставил Тютчева на первое место, впереди Лермонтова и Пушкина.
А. Гольденвейзер в двухтомных мемуарах «Вблизи Толстого» рассказывает о любопытной реакции Льва Николаевича на первое знакомство с поэзией Тютчева в собственно толстовской передаче: «Когда-то Тургенев, Некрасов и Ко едва смогли меня уговорить прочесть Тютчева, но зато, когда я прочёл, то просто обмер от величины его творческого таланта».
В этой же книге мемуаров Гольденвейзер передаёт ещё один любопытнейший рассказ Толстого о том, кап после выхода в 1856 году толстовских «Севастопольских рассказов» Тютчев, тогда уже «знаменитый», как выразился Толстой, неожиданно пришёл на квартиру молодого автора. Толстого поразило то, что Тютчев, «говоривший и писавший по-французски свободнее, чем по-русски, выражая мне своё одобрение по поводу моих «Севастопольских рассказов», особенно оценил какое-то выражение солдат; и эта чуткость к русскому языку меня в нём удивляла чрезвычайно».
Чуткость к русскому языку в человеке, прожившем почти полжизни за пределами России, поистине удивительна. По-видимому, эта чуткость таилась в крови поэта. Может статься, эта чуткость к родной речи и сделала его поэтом. И эта чуткость жила в нём с младенческих лет и до конца дней его. В одном из писем к жене Тютчев, восхищаясь стихотворением Вяземского «Ночь в Венеции», говорит с доброй увлечённостью о его стихах: «Своей нежностью и мелодичностью они напоминают движение гондолы», и тут же восклицает: «Что это за язык — русский язык!»
В Тютчеве жила чуткость не только к русскому языку, но и вообще ко всему русскому, родному.
Объездив всю Европу, побывав в Германии, Голландии, Франции, Австрии, Польше, Швейцарии, Сардинии, повидав Париж, Мюнхен, Женеву, Антверпен, Вену, Берлин, Прагу, Турин — почти все столицы тогдашних государств Европы, Тютчев ни на одно мгновенье не переставал быть русским.
В одном из писем к родителям, в декабре тридцать девятого года, Фёдор Иванович писал: «Я устал от существования вне родины». Примерно тогда же в письмах к Жуковскому он говорит: «... я более всего люблю в мире: отечество и поэзию».
Пятью годами позже, открывая свою первую политическую статью «Россия и Германия» обращением к редактору немецкой «Всеобщей газеты», Тютчев восклицает с юношеской горячностью, хотя ему уже за сорок: «Я русский, милостивый государь, как я уже имел честь вам объяснить, русский сердцем и душою, глубоко преданный своей земле».
Это не декларация, не полемический ход, а разговор о подлинно кровном деле поэта. И поэт подтверждает и утверждает это аргументами неопровержимыми, сиречь всей своей поэтической практикой. Я бы мог привести довольно длинный список, содержащий около сорока стихотворений, в которых Тютчев говорит полным голосом о России, её бескрайних просторах, её тихих утаённых уголках, её героях, её истории, её святынях. Но едва ли нужно много цитировать Тютчева, чтобы понять и уяснить себе, как дорога ему родина. Посему ограничусь двумя небольшими, но превосходными стихотворениями, каждое из которых отличается и высокими художественными достоинствами, и яркой эмоциональной окраской, и чёткой направленностью. Вот первое из них:
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа —
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа!
Не поймёт и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной...
Стихотворение поражает с первого же прочтения своим удивительно гармоническим строем. В нем нет ничего броского, громкого, нарочито эффектного, декларативного, хотя речь идёт о предмете чрезвычайно для автора важном и дорогом — о родине. Напротив, всё в нём проникнуто какой-то тихой сосредоточенностью, всё скромно и раздумчиво.
Несмотря на небольшие размеры и непритязательную скромность этого стихотворения, оно, тотчас после своего появления в печати в тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году, было замечено и отмечено крупнейшими писателями и общественными деятелями своего времени Аксаков в «Биографии Тютчева», целиком приведя всё стихотворение, предваряет его так: «„Западники", Даже и демократы, с презрением и глумлением относились к русскому простому народу; а Тютчев, — сам, несомненно, питомец гордого и красивого Запада, вот что способен был говорить про этот русский народ».
Шевченко, ознакомившись со стихотворением, записал в своём дневнике: «Я с наслаждением прочитал сгихотворение Ф. И. Тютчева „Эти бедные селенья"».
Очень высоко оценили стихотворение Чернышевский, Тургенев, взявший строки этого стихотворения эпиграфом к «Живым мощам», Достоевский, цитировавший его в «Братьях Карамазовых».
Всё это красноречиво, и в который уже раз, свидетельствует о том, какими малыми средствами умел Тютчев достигать огромного воздействия на умы и сердца людей, и каких людей!
