Великая Княгиня Мария Павловна - Воспоминания
Шанель на демонстрации
Очень вовремя подоспела эта работа, она позволит мне вести деятельную жизнь, затребует сил и воображения, а мне как раз нужно было чем то загрузить себя и отвлечься от мыслей о собственной персоне. Я долго витала в облаках, пора действовать, и сейчас требовалось доказать себе, что я могу действовать; требовалось исполниться веры в себя и рассчитать собственные силы; и еще нужно вернуть самостоятельность и свободу рук, какие были у меня в войну, а с тех пор куда то подевались.
Чем дальше, тем больше убеждалась я в том, что лучшей работы для себя не могла бы придумать. Во–первых, у меня будет оптовый сбыт, мы не будем конкурировать с ателье дамской одежды и магазинчиками розничной торговли, которые завели в Париже нуждающиеся в работе русские женщины; во–вторых, я буду работать на рынок,
не на частных заказчиков, и мне будет проще отказывать друзьям и знакомым; в–третьих, у меня надежный заказчик, Шанель, и с этой стороны, думалось мне, я вряд ли чем рискую. И наконец, я сделаю доброе дело, дав работу русским девушкам.
Я безоглядно, до смешного верила в будущее. Не имея никакого опыта в делах, я ни на минуту не задумалась об ожидавших меня трудностях; а задумайся я, и при всей моей жажде деятельности я вряд ли решилась бы продолжать. А так мне кружили голову азарт и отвага молодого генерала накануне решающего сражения.
Около месяца потребовалось для того, чтобы я досконально разобралась с вышивальной машиной, приобрела определенные навыки работы с нею и спорый темп. И я распорядилась перевезти машину ко мне на квартиру. Дома поставила ее посреди гостиной и, усевшись на диван, издали любовалась на нее. Она стояла на ковре между двумя креслами и уставленным безделушками и фотографиями столом — основательная, устойчивая, сама по себе, холодно посверкивая стальными частями… Всего раз–другой в жизни прошлое представало мне не отдельными сценами, но целиком, некоей картой, где все события умещаются на широком полотне, и видится все в новом ракурсе, словно знакомый пейзаж с борта самолета. Сейчас была такая минута, и я почувствовала себя маленькой и беззащитной. Надо было выходить из этого пейзажа и по–новому строить себя. Я почувствовала головокружение, словно с огромной высоты свалилась на землю. Машина была символом нового уклада моей жизни. Если старое утянет меня к себе, если прежние узы окажутся чересчур крепкими, если меня подведут собственные силы — тогда я пропала. Но если я одолею первые трудности и многое переломлю в себе, тогда мир будет моим. Игра стоила свеч. Еще несколько дней машина бросала мне вызов, но мой дух был неколебим.
Тем временем я нашла двух–трех русских девушек и послала их на фабрику осваивать машины. Скоро нашлось и подходящее помещение для мастерской позади роскошного частного дома на улице Франциска I, с отдельным входом. Потом уже выяснилось, что в доме обитала дама с весьма скверной репутацией, о ней годами судачили в Париже. Однажды впервые проведать меня в мастерской пришел приятель и по ошибке позвонил в парадный подъезд. Спросил меня, и открывший ему лакей сухо ответствовал, ткнув пальцем через плечо:
— Если вы к великой княгине, то идите с черного хода.
Это была беспокойная соседка. Однажды она вышла на балкон и выстрелила в себя. Звук выстрела услышали с улицы и немедленно была оказана помощь. Впрочем, она только ранила себя и скоро поправилась.
Комнаты, где я думала разместить мастерскую, были очень странной планировки, но нам они идеально подходили. Мы взяли это помещение, подписали аренду, а тут и девушки завершили ученичество. Я перевезла в мастерскую мою машину и купила еще две со всем, что к ним полагалось. Мы были готовы приступить.
Было начало января. Шанель готовила свою весеннюю коллекцию моделей, которую обычно показывала 5 февраля, так что времени у меня было всего ничего. Надо было продумать и подготовить узоры и сделать образцы. Надо было еще накупить тканей, и на это ушла масса драгоценного времени, поскольку оптовые склады располагались на окраинах Парижа. Я часами совещалась с Шанель, объяснявшей, что ей требуется, и дававшей указания. Ей предлагались рисунки на бумаге, потом они переводились в материал и снова показывались ей. Помимо этой работы была еще масса технических мелочей, за этим тоже надо было проследить. Отчаиваясь, но и с каким то задором я боролась с совершенной чепухой, изнемогала под бременем пустяшных дел, потому что отличать важное от ненужного я пока что не научилась. Единственный человек, самоотверженно помогавший мне, была моя свекровь, княгиня Путятина, но и она была такой же новичок в деле, как и я. Оглядываясь назад, я понимаю теперь, что ни в начале, ни позже Шанель не помогла мне в деловых вопросах; она заказывала товар, требовала его в срок, но об организации дела ничуть не тревожилась. А я не знала азов производства и не подозревала, что развитие дела в основном зависит как раз от его организации.
Как бы то ни было, первые узоры были составлены, шелка подобраны, образцы подготовлены и приняты. Приближалась заключительная, самая важная стадия работы: разрезать ткани, перенести по трафарету рисунок и вышивать. Кроили у Шанель, остальное была наша работа. Самое трудное было готовить трафаретки на больших листах бумаги. Мои мастерицы были все скороспелки, и никто не надоумил меня, что для такой работы существуют специалисты, они бы все сделали быстрее и лучше нас.
Дрожа, как в лихорадке, мы проделали все, что от нас требовалось, и только с одной вещью вышло неладно. Кусок ткани выскользнул из рук, и перед рыжевато–коричневого жакета испортила краска, которой мы переносили узоры. Вывести ее было невозможно, а хуже всего то, что пришлось просить у Шанель новый кусок.
Наконец были готовы и отправлены вышивки для нескольких блузок, сарафанов и жакетов. Кое что из этого я сшила собственными руками. Очень хорошо помню длинный светло–серый сарафан с вышивкой в тон ему, но с разными оттенками и добавлением красного. Когда позже на этот сарафан пошли заказы, я всегда выполняла их сама, потому что это были самые трудные у нас узоры. А впервые «на публике» я увидела его в «Ритце», на даме за соседним столом. Признаюсь, мне стоило огромного труда не глазеть на даму и удержать руки, рвавшиеся ощупать знакомый рисунок.
Шанель сама ладила вышивные узоры на место. Увлеченно участвуя от начала до конца в воплощении моих замыслов, я, естественно, не могла пропустить момент, когда они «сядут» на модели. Они на глазах оживали.
Я часто ходила днем в студию Шанель и сидела там, а она работала. Всегда могли потребоваться доделки с вышивками, и лучше, если я буду под рукой.
