Георгий Арбатов - Человек СИСТЕМЫ
Невиданных размеров достигла поляризация общества — разница между наиболее богатыми, составляющими десять процентов населения, и наиболее бедными выросла до десяти, а по некоторым подсчетам — до двадцати с лишним раз. В условиях, когда большая часть населении была отброшена за черту бедности. Москва оказалась первой среди столиц по числу «Мерседесов-600» и казино. Непрерывно росли отток капиталов на Запад, объемы недвижимой собственности и накопления на счетах «новых русских» за рубежом. Все это усиливало социальную напряженность.
Одновременно невиданных масштабов достигла коррупция. Большая часть богатств, доставшихся стране от природы и созданных напряженным трудом нескольких поколений россиян, была бессовестно расхищена коррумпированными чиновниками, бесчестными коммерсантами и криминальными элементами.
Воровство и коррупция стали в глазах широкой общественности одной из острейших (если не самой острой) проблем страны, тем более, что господствовала почти полная безнаказанность, убеждавшая, что эти социальные пороки уводят очень высоко, если не на самый верх общества.
Никто, правда, не мог с фактами в руках обвинить в подобной практике самого Ельцина. Но количество косвенных улик непрерывно множилось. Начиная с того, что на верхушке власти сформировалось нечто вроде царского двора, подучившее почти официальное наименование «семьи». В неё входили не только «сам» с супругой и дочками (одна из них была даже им официально назначена его советником), но и руководитель президентской администрации и наиболее доверенные ее члены, а также самые близкие из олигархов; Борис Березовский, а затем и Роман Абрамович. Они активно участвовали в политике и своей деятельностью давали основания подозревать в коррупции самого Президента.
Все шире распространялись слухи о приобретении в собственность олигархами недвижимости для Ельцина. Уверенность в том, что и он пользовался своим положением в корыстных целях, выросла, когда начался процесс отбора преемника. Ибо быстро выяснилось, что главный критерий это не способность руководить страной, а надежность в плане преданности «семье», и прежде всего готовности отстаивать ее пожизненный иммунитет от любых расследований и обвинений в преступлениях. Если такой приоритет даст возможность скрывать происходившее, значит, есть что скрывать.
Все это имело и внешнеполитические последствия — роль Запада в «шоковой терапии» была настолько очевидна, что подорвала доверие общественного мнения России к намерениям Запада. В ход была даже пущена версия, что все это был сознательный заговор, имеющий целью подрыв экономической мощи, политического влияния и международного авторитета России.
Как определил известный американский исследователь Советского Союза Стивен Коэн — это был запланированный и осуществленный Западом «крестовый поход» против Советского Союза (России).
В этих условиях, естественно, урезались и раньше-то довольно скудные ассигнования на образование, здравоохранение, науку, культуру и социальные нужды. Под угрозой оказались и социальные достижения, которыми по праву гордился Советский Союз и которые нашли признание практически во всем мире — общедоступные образование и здравоохранение. Параллельно с социальной напряженностью, а отчасти и в связи с нею обострились межнациональные отношения в Российской Федерации, временами достигая интенсивности конфликтов, а в случае с Чечней — и кровопролитных войн.
Инфляции подверглись не только деньги, но и моральные, нравственные ценности.
За реформой стояла ясная цель — вернуть страну в лоно капитализма. И это было сделано. Но здесь возникает важный вопрос: какого капитализма? По многим параметрам — изначального, дикого, времен Адама Смита, весьма красноречиво описанного Чарлзом Диккенсом. Капитализма, который не мог не породить рабочее движение и революционеров и в полном соответствии с предсказаниями марксистов рано или поздно должен был рухнуть. И спасли его от гибели, заставили пойти на серьезные реформы, как ни странно это может звучать, именно внутренние кризисы и парадоксальным образом реальный социализм, хотя и далеко не такой, каким его видели основоположники революционной теории.
Капитализм, осознав угрозу революции, довольно рано уяснил необходимость реформ. И тот капитализм, который существует сегодня, так же сильно отличается от капитализма XVIII–XIX веков, как военный коммунизм от советской власти времен НЭПа или перестройки. Если бы не кризис, с одной стороны, и страх перед большевизмом и революцией: — с другой, консервативный Конгресс США сорвал бы планы перехода к «новому курсу» Рузвельта, который не только помог США выйти из кризиса, но и стал огромным шагом вперед в стабилизации экономического и социального развития этой страны.
То же самое происходило в Европе. Уже благодаря усилиям социал-демократии, а после войны — опять же из-за страха правящих кругов перед революцией. Известно, что революционная ситуация сложилась в те годы во Франции и Италии, и лидеры коммунистов обеих стран, Морис Торез и Пальмиро Тольятти, даже спрашивали у Сталина совета — не следует ли им воспользоваться этой ситуацией для революции. На что Сталин ответил решительным «нет», поскольку понимал, что остальной капиталистический мир, и прежде всего США, не остановится ни перед чем, дабы не допустить перемен, которые привели бы к радикальному изменению социальных и политических сил и мире в пользу коммунистов, социализма, Советского Союза.
Как бы то ни было, мы благодаря экономическому невежеству ельцинского руководства, самоуверенности и нахальной нахрапистости Е.Гайдара и его команды хотя и пошли в том направлении, которое избрали архитекторы «шоковой терапии», но привели страну не туда, куда планировалось. Как в некоторых фантастических романах о «машине времени», мы высадились на век полтора (если не миллион веков) раньше и попали в окружение динозавров, а говоря конкретно, в окружение реликтовых неработающих устоев архаического капитализма и исчезающего типа капиталистов.
Пожалуй, за всю новую и новейшую историю, исключая разве что период Отечественной и Гражданской войн, наша страна не несла таких потерь, не переживала такого регресса, как за декаду девяностых годов. Вдобавок к экономическим, политическим и нравственным потерям обострились демографические проблемы из-за роста смертности и сокращения рождаемости, происходит сокращение населения на полмиллиона человек в год.
Вот как оценивает сложившуюся ситуацию наш известный экономист академик Абалкин: «…Мечтали о рынке, а на самом деле получили нечто отвратительное, за которым ничего рыночного и в помине нет. Смотрите: не может быть такого параметра в экономике как «дефицит денег»… Другое: мы начали приватизацию с самых эффективных предприятий и отраслей. «Газпром», нефтяные компании, никелевые и алюминиевые комбинаты и другие, то есть те предприятия, которые стабильно приносили государству большую прибыль. Приватизация началась там, где Россия всегда получала огромный доход. Зачем менять форму собственности там, где предприятия хорошо работают! В нормальных странах изменяется форма собственности там, где предприятия убыточны, на них нужно проводить санацию… И теперь мы видим, что в промышленности две трети предприятий являются нерентабельными. Не парадокс ли это! Сменили собственника, а в результате получили неработоспособную промышленность… В нормальной экономике эффективность основного капитала выше, чем оборотного и финансового. У нас же опять не так: господствует финансовый капитал, и его эффективность в десятки раз выше — вот основа для всевозможных финансовых «пирамид»…»
