Валерий Сафонов - Не Сволочи, или Дети-разведчики в тылу врага
Тамара стояла с каким-то отрешенным, почти безумным видом. А Петя, приняв решение, что этой мыслью он поделится с девушкой, твердым голосом ей сказал:
— Николай Кузьмин сегодня утром расстрелян немцами. Мы с ним были схвачены фашистами, и нас держали в бане…
Тут Тамара, чуть шевеля бледными губами, удивленно спросила:
— Почему в бане?..
Петя не успел ей ответить, как она, прислонившись к стенке, медленно опустилась по ней на корточки, а потом упала на бок. Мальчик наклонился к девушке: она была без сознания. Он растерянно оглянулся, затем забарабанил руками и ногами в дверь, но в квартире молчали. Побарабанив безрезультатно в другую дверь, он бросился вниз по лестнице, на улицу, схватил пригоршню снега и, перепрыгивая по две-три ступеньки, вернулся к девушке. Она лежала в том же положении. Петя тряхнул снегом, снежинки густо облепили бледное лицо Тамары. Вот веки ее зашевелились, она тяжело вздохнула и непонимающим взглядом посмотрела на мальчика. Сознание медленно возвращалось к ней. Потом села, прижав к себе ноги, ухватилась за протянутые руки Пети и с трудом встала, придерживаясь за стенку плечом. Так она стояла несколько минут.
— Ты извини меня, мальчик. Не удержалась. Голова сильно закружилась.
Петя понял, что сознание Тамара потеряла не только от трагической вести, но и от систематического недоедания — голод. В это время горожане получали самую низкую норму питания. Первой блокадной зимой от голода погибнут сотни тысяч ленинградцев.
Девушка вытащила ключ, открыла дверь и пригласила мальчика в квартиру. Они прошли в уютную комнатку, на стенах которой висело много разных фотографий и среди них портрет довольно серьезного Николая Кузьмина в модном сером костюме, галстуке в горошек и темной сорочке. Тамара усадила Петю на диванчик, накрытый вишневой плюшевой накидкой, а сама устроилась напротив. Мальчик смотрел на девушку и удивлялся ее силе воли: ни слез, ни причитаний, — но чувствовалось, что выдержка дается ей с огромным трудом. Она дотронулась до руки Пети и сбивчиво произнесла:
— У меня есть несколько минут, спешу на смену, в госпиталь. Расскажи о Коле. Ты вспомнил какую-то баню, но я ничего не понимаю.
Петя молчал. Он думал, с чего же начать ему рассказ о командире. Конечно, он и словом не обмолвится, кем были они направлены в тыл противника. На сегодня эти секретные сведения, и разглашать их нельзя. По этой причине умолчит он и о Ване Голубцове. Не пришло еще время говорить все о боевых друзьях. Но придет это время, и народ узнает об их славных делах. Мальчик начал рассказывать о проклятой бане-тюрьме, героическом поведении Николая Кузьмина на допросах у фашистов, его схватках с гитлеровцами, когда тот, избитый и покалеченный, не раз одерживал моральную победу над ними.
Девушка улыбнулась, на ее щеках заиграл румянец, в глазах — гордость. Да, это был ее Коля. Она узнавала любимого по его поступкам. Так и только так мог вести ее любимый. Другого она не хотела, да другого и не полюбила бы. Пегя встал с диванчика, расстегнул полушубок, тяжело вздохнул и, посмотрев в глаза девушке, произнес:
— Командир просил передать, что освобождает вас от слова, которое вы ему дали. Он сказал, что разлучили вас проклятые фашисты, но в жизни вы еще найдете свое счастье.
Волнуясь, мальчик налил из стоявшего на столе графина воды в стакан, медленно ее выпил и продолжил:
— И еще просил он довести, что перед расстрелом, в последние минуты своей жизни, он будет думать только о вас.
При этих словах Тамара вскочила со стула и заходила из угла в угол по комнате. Только сейчас она поняла: Николая нет в живых. Они договорились с ним, что будут ждать друг друга. Ждать, что бы с ними ни случилось в этой страшной, кровопролитной войне. И разлукой их может быть только смерть одного из них. И вот через этого тактичного, умного мальчика любимый возвращал ей это слово. Значит, его нет в живых. Она села рядом с Петей на диван, обхватила свою голову и, покачиваясь, тяжело застонала. Потом, уставившись в портрет Кузьмина, какое-то время молчала. Пете уже хотелось, чтобы она заплакала, запричитала, как в таких случаях поступают другие женщины.
Но вот девушка встала, показывая всем своим видом, что ей пора. Ее ждут раненые, и она будет работать, как работала и при живом Николае. И ей нельзя плакать на людях. Потом, когда останется одна, она даст волю слезам. А сейчас нельзя. Столько всего страшного она повидала в госпитале. Ох, будьте же вы прокляты, фашисты, вместе со своим Гитлером. Она ловко поправила прическу, кокетливо надела модный шерстяной берет. «Раненые должны увидеть прежнюю, такую же веселую и заботливую сестричку. Весь ее вид, все ее обаяние должны помогать этим страдальцам. Ее личные дела не должны их касаться, не должны обострять им невыносимые муки», — думала она.
На улице они распрощались. Мальчик направился к заводу Воскова, где, по совету Тамары, он мог быстрее найти попутную машину до центра Ленинграда. А девушка[46] смотрела на маленькую удаляющуюся фигурку, и тут вдруг рядом взорвался снаряд, затем еще один. Потом другой. И началось… Она поняла, что фашисты опять, после очередного небольшого перерыва, приступили к массированному обстрелу жилых кварталов города и его окрестностей. На протяжении вот уже нескольких суток с немецкой аккуратностью и педантичностью они бомбил и и обстреливали Ленинград, надеясь устрашить этим мирное население.
На Херсонскую, к Голубцовым
Как и предсказала Тамара Петерсон, у проходной завода Воскова машин, направлявшихся в Ленинград, было довольно много, но вот ни один водитель этих полуразбитых, исковерканных, без стекол машин Петю с собой не брал. Усталые мужики отвечали одно и то же:
— Снаряды — брать пассажиров категорически запрещено.
Мальчик рванулся к одному грузовику, другому, третьему, но все безрезультатно. А машины, дав газ, тут же старались покинуть заводскую территорию, по которой вели прицельный огонь гитлеровские артиллеристы. Грохот стоял невообразимый. Взрывы снарядов следовали один за одним. Петя бросился в траншею, вырытую рядом с полуобвалившимся зданием проходной завода. Пожилой вахтер с винтовкой в руке пригрозил ему кулаком: я тебе, чертенок, поддам сейчас, — а сам направился к очередной машине проверять у водителя документы. Тут Петя увидел легковушку. Весь помятый, в царапинах, с разбитым лобовым стеклом черный «ЗИС» ждал своей очереди, чтобы выскочить из заводских ворот. Петя выпрыгнул из траншеи, вахтер пытался схватить его за руку, но мальчик ловко увернулся от него, и вот он уже у легковой машины. Водитель сказал что-то сидевшему с ним в светлом овчинном полушубке мужчине, а тот повернулся и быстро открыл вторую дверцу машины. Петя плюхнулся на заднее сиденье. Дверца машины захлопнулась, и мальчик, тяжело дыша, попросил довезти его до центра Ленинграда, на Херсонскую улицу. Молоденький водитель засмеялся и проговорил:
