Даниил Галкин - В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора
Временами из Финляндии приезжали сестра с мужем, дополняя наше дружное веселое сборище. Особенно всем нравился отдых в зимнее время. Лыжные броски по просторам огромного водохранилища, вдоль канала и по окружающим лесам омолаживали душу и тело. С быстроходом Матти, за которым я едва успевал, мы уходили далеко вперед от медлительной женской группы. Вечером вместительный зрительный зал заполнялся отдыхающими. Один-два раза в неделю я делился путевыми впечатлениями. За пультом диапроектора восседал неотразимый Михаил Немировский. Он входил в состав нашего общего родственного клана. Устраивались у нас и веселые посиделки. Роль тамады, как правило, выполнял остроумец Игорь Гурбанов – муж Милы, двоюродной сестры, той самой, в доме которой произошло мое знакомство с Доритой. Так продолжалось много лет, пока не рухнул «железный занавес» и жизненные обстоятельства не разбросали всех по белу свету.
В один из традиционных зимних заездов в пансионат мы, всей гурьбой, пошли на лыжную прогулку. Навстречу, с крутой горки, с визгом неумело неслась девушка. Я попытался ее перехватить, чтобы удержать от падения. Со всего маху она навалилась на меня. Мы со смехом грохнулись в сугроб. Но когда поднялись, мне было уже не до смеха: невыносимая боль в правой руке, висевшей как плеть. К счастью, среди лыжников оказался врач-травматолог. Он ловко вправил руку, хотя определил сильнейшее растяжение с подозрением на разрыв сосудов. Позднее выяснилось, что с сосудами все нормально. Однако рабочая правая рука долгое время после этого доставляла мне сильный дискомфорт. Физиотерапия оказалась малоэффективной.
Болезнь и кончина мамы
Настораживало состояние мамы. Она миновала семидесятилетний рубеж. Сохранила завидную для этого возраста подвижность и подтянутость, в отличие от расплывшихся вширь сверстниц. Однако ее ожидал страшный диагноз – онкология. Даже назвали предельный срок жизни – полтора года. В это время меня оформляли в очередную, довольно длительную командировку на Кубу. В связи с непредсказуемой бедой я отказался от заманчивой командировки. По фатальному совпадению безнадежный недуг мамы, как это ни парадоксально звучит, сохранил мне жизнь. Самолет, которым я должен был в назначенный день вылететь на Кубу, при посадке в Гаване потерпел крушение[149]. Об этом лаконично поведали на последней полосе газеты «Правда» и «Известия».
Я пережил тяжелейший психологический шок от наложения одной грядущей катастрофы на другую, не произошедшую за счет первой. Невольно из глубин памяти всплыло схожее событие, связанное с пребыванием в Индии. После переговоров мы возвращались из Калькутты в Дели с пересадкой в Бомбее. Рейс задержался на несколько часов. Едва мы, опоздав, прилетели в Бомбей, как были ошарашены известием, что наш пересадочный самолет разбился на пути в Дели. Мы испытали сильное потрясение. По счастливой случайности удалось проскочить хрупкую грань между жизнью и смертью. В благодарность в Дели, в храме Лакшми, мы зажгли свечи.
Врачи оказались правы: маме было отмерено только полтора года. Последние несколько месяцев жизни она находилась у Яны в Хельсинки. Я взял отпуск, чтобы также находиться рядом. И когда отпуск закончился, в январе 1978 года в тяжелом душевном состоянии распрощался с ней. Матти отвез меня на вокзал. За считаные минуты до посадки в поезд Хельсинки – Москва по радиосвязи объявили о кончине мамы. Яна успела позвонить на вокзал и попросила предупредить меня, чтобы я остался; это было тотчас сделано на финском и русском языках. В пределах одного часа между прощальными объятиями и отъездом произошел ее уход в вечность. Я возвратился, чтобы вместе с сестрой разделить наше горе и прикоснуться устами к похолодевшему лбу самого теплого на свете человека…
В Москве, благодаря ходатайству руководства Госстроя и Союза архитекторов, был выделен земельный участок на Востряковском кладбище. Там мама нашла свое последнее упокоение. С ее уходом меня никогда не покидало чувство вины перед ней за недоданное внимание, заботу и тепло.
Вылет в Нигерию по «контракту века»
В таком состоянии в составе небольшой группы я вылетел в далекую африканскую страну Нигерию. Экстренная командировка была связана с важнейшим в те годы международным проектом гигантского металлургического комбината, названного «контрактом века». Нам предстояло согласовать с генеральными корпорациями страны проектные предложения по ряду объектов. Для меня второй волной профессионального увлечения, после северной проблематики, стали не менее сложные задачи формирования промышленных предприятий в условиях тропического климата. Менее чем за сутки мы перенеслись из трескучих морозов в парную, почти сорокаградусную баню. В столице Нигерии Лагосе нас разместили в гостинице европейского типа, недалеко от побережья Атлантического океана. К сожалению, устаревшие, маломощные кондиционеры не охлаждали влажный воздух внутри помещений. Мы с непривычки уподобились рыбам, которые в конвульсиях трепыхаются на суше, судорожно раскрывая рты. Вдобавок ползучие и летающие твари проникали под марлевые занавески спальных мест, нарушая покой и сон. Ноющие боли в правой руке настолько усилились, что я не находил себе места.
Утром, на первой встрече в металлургической корпорации, мы имели бледный вид. Ее возглавляли нигерийцы, лоснящиеся, как начищенные сапоги. Африканцы обратили внимание, что я с мучительной гримасой массирую больную руку. Через переводчика сумел объяснить причину недомогания. Не мешкая глава корпорации Аделое позвонил кому-то по телефону. Примерно через час меня пригласили в комнату рядом с переговорным залом. Нигерийский знахарь долго массировал правое плечо и руку. От его заскорузлых прикосновений исходила какая-то невидимая волнообразная энергия. Затем он густым слоем наложил на больное место вонючую зелено-коричневую массу. Сверху плотно обмотал листьями незнакомого тропического растения. При выполнении лечебной процедуры знахарь полубеззубым ртом издавал странные гортанные звуки: то ли пел, то ли причитал.
Через двое суток знахарь снял повязку. Я смыл вонючую смесь. Мучительные ноющие боли, не поддававшиеся современной физиотерапии, полностью исчезли. Мне рассказали, что местные знахари владеют искусством исцелять от самых тяжелых заболеваний. Их благотворными услугами пользовались жители многих стран.
Огромный Лагос напоминал пестрый муравейник, не затихающий ни днем ни ночью. Центр, застроенный капитальными многоэтажными зданиями, переходил в бесконечные пригороды с лабиринтами грязных улочек и переулков. Сама площадка будущего металлургического комбината и нового города Аджаокута находилась в выжженной нещадным солнцем саванне за сотни километров от побережья, в зоне обитания коварной мухи цеце и других опасных тварей. Протекающая по саванне широкая река Нигер кишела несметным количеством бактерий и паразитов. Они обладали способностью проникать в кровеносные сосуды, обрекая все живое на мучительную агонию. Несмотря на предостережения, несколько отчаянных коллег, включая меня, на свой страх и риск окунулись в обманчиво чистые объятия Нигера. Во избежание возможных последствий нас облили с головы до ног сильным раствором марганцовки. На переговорах присутствующие с удивлением глядели на нас, с трудом удерживая смех. Мы выглядели самыми настоящими представителями новой, фиолетовой расы! Когда кожа стала сползать, наш пятнистый облик стал, как у прокаженных, устрашающе-отпугивающим. К счастью, вскоре мы приобрели свой естественный облик, обновленный налетом тропического загара.
![Ник Эндрюс - Духи гор [Духи севера]](/uploads/posts/books/67898/67898.jpg)
