Владимир Ильин - Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта
Перейдя через большак Лепель — Борисов, мы остановились на ночлег в нескольких километрах от него, на одном из кладбищ, среди его могил. Я не знаю, почему облюбовал это место стоянки командир. Если только потому, что кладбище было на высоком холме и на этой высотке, среди могильных камней, можно было на случай боя занять хорошую позицию для обороны.
Наступила беспокойная ночь. На востоке от нас полыхали пожарища. Это горели те деревни, которые мы только что днем оставили при нашем отступлении. Немцы в своей злобе жгли деревни партизанской зоны. Спать среди могильных камней этого кладбища было для нас как-то необычно, поэтому многие наши товарищи не спали. Мне все же удалось уснуть, но рано утром я проснулся и увидел сидящего командира, который о чем-то шепотом беседовал с Шурой. Увидев, что я уже проснулся, он подозвал меня к себе и сказал:
— Знаешь, Володя, я всю ночь не спал и все думал, что же делать дальше. Если будем продолжать отступать, то немцы нас совсем загонят в эти болота, и там нам будет конец: не от пуль и снарядов, а просто от голода. Ты, Володя, посмотри, немцы нас не торопятся истребить в бою, а ждут, когда мы уйдем в эти болота, и там, заблокировав нас, уморят голодом.
— Ты, пожалуй, прав, Николай. Я тоже думал об этом. Что делать?
— Давай попробуем прорваться через это кольцо блокады одним нашим отрядом, — предложил командир.
— Давай попробуем, — согласился я с ним. — Лучше умереть в бою, чем сдохнуть в болоте от голода.
Получив от меня такое согласие, Агапоненко как-то воспрянул духом, снова стал решительным и боевым товарищем. Встав с могильного камня, на котором он только что сидел, подтянул на своей коричневой кожаной куртке командирскую «сбрую», вынул из кобуры пистолет, тщательно его проверил и, подняв с земли автомат, зашагал по кладбищу, проверяя, все ли партизаны хорошо себя чувствуют после этой тревожной ночи. Наш неутомимый даже в этом походе командир хозвзвода Егоров Владимир со своими бойцами уже успел приготовить для всех нас завтрак. Подойдя ко мне, он доложил:
— Товарищ комиссар, раздаю на завтрак последние запасы, которые у меня еще были. Обедать нам уже не придется. Есть только сырое мясо от коровы, которую мы забили вчера, а хлеба и сухарей уже нет.
— Я знаю, Володя, придется есть сырое мясо. А соль у тебя есть?
— Нет, товарищ комиссар, и соль уже кончилась.
— Вот это совсем плохо, если нет соли. Ну, что же, придется есть без соли. А неприкосновенный запас в своих мешках ни в коем случае не трогать, так и передай всем партизанам. Неизвестно, сколько еще времени нам придется находиться в этой блокаде.
— Есть, товарищ комиссар, беречь неприкосновенный запас.
Часов в десять утра, когда все партизанские отряды и обозы ушли дальше на запад и шли только беженцы из местных деревень вслед за ними, мы подняли свой отряд и объяснили нашу боевую задачу.
— Товарищи партизаны, — сказал Агапоненко, — мы с комиссаром решили одним нашим отрядом прорваться через кольцо блокады. Поэтому мы сейчас пойдем назад, на сближение с немцами. Всем получить у командира хозвзвода запас патронов. Повозку оставим здесь, а лошадей заберем с собой. Противотанковые ружья приказываю бронебойщикам взять с собой. Неприкосновенный запас в вещевых мешках не трогать. Двигаться будем цепочкой. Впереди пойдут наши разведчики Короткевичи Егор и Алексей, а мы с комиссаром пойдем за ними. Не отставать и не скапливаться. В случае неожиданного удара со стороны немцев не бежать, а, отстреливаясь, отходить, укрываясь за деревьями и в складках местности. Слушать мои команды.
И мы тронулись в обратный путь на восток. На большаке Лепель — Борисов немцев еще не было, мы спокойно перешли его и углубились в лес, который находился на восточной стороне большака. Командир шел рядом со мной и вел на поводке своего Джульбарса. Я просто удивлялся, для чего ему нужна была здесь эта собака. В такой ответственный момент она нас могла выдать немцам, если вдруг вздумает лаять в лесу. Пройдя метров триста по этому лесу, заросшему крапивой и высокой травой, мы с командиром подошли к краю леса. Остановив при этом жестом руки всех идущих за нами партизан и замаскировавшись за елками, мы выглянули из леса. В сотнях метров от опушки протекала довольно глубокая и широкая речка. В солнечных лучах было видно, как на противоположном берегу на лужайке лежали раздетые немецкие солдаты и загорали на солнце, а некоторые из них купались в этой речке. Немцев было очень много. Кругом лежали автоматы и пулеметы, а дальше из бинокля были видны окопы, в которых тоже сидели немцы.
Посмотрев на это зрелище и переглянувшись с командиром, мы друг друга поняли. Нашему небольшому отряду здесь не пройти, если даже мы и неожиданно атакуем этих немцев. Пока мы добежим по открытому месту до речки, а потом форсируем ее, то от нас не останется ни одного человека.
— Да, здесь нам не пройти, — шепотом сказал Агапоненко.
— Что же будем делать? — спросил я.
— Надо снова отойти за большак Лепель — Борисов и поискать другой проход, где, может быть, меньше немцев или где есть сильно заболоченная местность, — ответил Агапоненко.
— Тогда нужно отходить, пока немцы еще не перекрыли нам отход по большаку и не обнаружили нас здесь, — предложил я.
— Да, — согласился Агапоненко, — нужно уходить из этого леса, пока не поздно. Надо как следует разведать, а потом идти всем отрядом.
Твердо решив вернуться назад, мы приказали отряду идти по тому же пути, по которому шли сюда.
Когда мы перешли через большак и проверили наличие партизан во взводах, то оказалось, что одного молодого партизана из недавно прибывших не оказалось среди нас. Это нас с командиром очень сильно встревожило. Мы понимали, что если этот партизан ушел от нас к немцам, то дело совсем плохо. Он может сообщить им, что один из небольших отрядов партизан пытается перейти линию блокады.
Это насторожит их, и они встретят нас на линии блокады усиленным пулеметно-автоматным огнем.
Когда мы шли по лесу еще по восточной стороне большака, то я внимательно присматривался к расположению лесного массива. Мне, как человеку, выросшему в деревне, окруженной со всех сторон большими лесами и болотами, хорошо запомнились отдельные складки местности, где рос этот лес. На южной стороне этого лесного массива было несколько высоток, заросших невысокими соснами, а северная сторона имела несколько балок, идущих с запада на восток. Западная сторона по большаку представляла собой сосновый лес. Сосны в несколько десятков метров высоты величественно возвышались над остальным лесным массивом. Здесь рос строевой лес. Я подумал, что толстые стволы этих сосен позволили бы партизанам на случай боя укрываться за ними от автоматных очередей противника. Так я мысленно оценивал с точки зрения возможного боя этот лесной массив. И все, что я видел и запомнил в лесу, мне пригодилось несколько позже, примерно через неделю.
