Михаил Шишков - Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца
– Вижу, Коля, вижу!
Огненные трассы пересекаются почти над самой головой, заставляя ее втянуться в плечи. Все тело сотрясает мелкая дрожь, и мгновение спустя оно самопроизвольно сжимается и сползает вниз по спинке кресла. За приборной доской, конечно же, не спрятаться, но инстинкт самосохранения считает иначе… Тем не менее ему никак не удается заставить глаза хоть на мгновение оторваться от выбранной цели и руки, до боли в пальцах сжимающие штурвал, отвернуть в сторону… Кажется, этой пытке не будет конца…
Наконец до вражеского транспорта остается не более семисот метров.
– Бросаю! – кричу изо всех сил, одновременно давя на кнопку.
И ничего не происходит… Нет привычной легкости самолета, избавившегося от тяжелого груза… Неужели…
– Командир! – слышу взволнованный голос Федоренко. – Торпеда не отделилась!
Резко бросаю самолет влево и прохожу почти над самой кормой неудачно атакованного мною транспорта. Враг провожает меня огнем всех своих зениток, заставляя отчаянно маневрировать. Вскоре смертоносные трассы без остатка растворяются в ночной тьме.
Но что же, черт возьми, произошло?! Почему торпеда так и осталась висеть на плечах моей машины бесполезным грузом?!
– Коля, – спрашиваю Иванова, – ты продублировал сброс? (Здесь необходимо отметить, что в кабине штурмана также имелась пусковая кнопка. По неписаному полковому правилу он должен был нажать ее по сигналу своего командира, то есть пилота, таким образом сведя к минимуму вероятность несбрасывания торпеды – не одна сработает, так другая.)
– Так точно, командир!
Ненависть, отчаяние, бессильная злость – я моментально закружился в вихре этих противоречивых эмоций. Напряженный поиск цели, отчаянный поединок с собственным страхом, смертельный риск, выход на дистанцию удара… И все вхолостую! Какая-то необъяснимая техническая неисправность поставила жирный крест на всех моих стараниях.
Оставалось только, поджав хвост, возвращаться обратно… Но тут я засомневался. А вдруг окажется, что система сброса работает исправно? Вдруг это мы со штурманом в горячке боя допустили роковую ошибку? Тогда – позору не оберешься! Слишком свежи были в моей памяти недавние неприятные воспоминания, и хоть та августовская история закончилась для меня хорошо, ее жгучий осадок до сих пор ощущался довольно остро…
Но идти в атаку второй раз… Выдержу ли я подобное напряжение? Ведь даже после одного захода чувствуешь себя настолько опустошенным, что долго еще не можешь прийти в себя. Недаром же левый торпедный держатель всегда оставался пустым, и на моей памяти никто даже и не заикался о том, чтобы подвесить на него еще одну стальную сигару. Конечно, лишний груз требовал дополнительных затрат топлива, существенно снижавших наши тактические возможности, но, забегая наперед, скажу, что даже в самые последние месяцы войны, когда от нашего аэродрома до врага было рукой подать, мы так и продолжали брать с собой одну-единственную торпеду.
Да и есть ли смысл повторять этот поединок со смертью? Где гарантия, что система сброса сработает со второй попытки? Ответ на эти вопросы не мог дать никто. Оставалось лишь одно – как можно скорее принять волевое решение, поставив на кон либо жизнь, либо репутацию.
В этот момент я внезапно вспомнил небольшую заметку о медсестре, прочитанную мной на днях во фронтовой газете. Ее мужество и самопожертвование поразили меня до глубины души. Разрывы снарядов и мин сотрясают землю, воздух до предела насыщен свинцом… И из этого кромешного ада вытаскивает на своих плечах здоровенного мужчину едва достигшая восемнадцати лет маленькая хрупкая девчушка. «Потерпи, родной!» – подбадривает она тяжело раненного бойца, хотя ей самой помощь нужна не меньше – непосильная ноша гнет к земле, последние силы на исходе… Но доставив этого солдата в безопасное место и едва успев перевести дух, отважная сестричка вновь бросается в огненную круговерть, чтобы вырвать из цепких лап смерти еще одну жизнь… Эта картинка вдруг встала перед моими глазами, заслонив собой все остальное.
Даже сейчас, по прошествии многих лет, тяжело достоверно сказать, что повлияло на меня больше всего: ненависть к врагу, нежелание ударить лицом в грязь перед товарищами или вовремя подсказанная подсознанием история маленькой труженицы войны. А тогда, 30 октября, судьба отпустила на все эти раздумья гораздо меньше времени, чем потребуется для того, чтобы прочесть их описание, приведенное мной выше.
– Держитесь, ребята, – объявил я экипажу свое окончательное решение, – будем заходить второй раз. – И тут же про себя подумал: «Подобного в такой ситуации еще не делал никто. По крайней мере, за время моего пребывания в полку. Стало быть, фрицы вряд ли ожидают нашего возвращения. А значит, шансы все-таки есть!»
Отойдя еще немного от конвоя, чтобы полностью скрыться от вражеских наблюдателей, я энергично развернулся и вновь пошел на сближение с целью. На этот раз переменчивая балтийская погода немного подыграла мне – чуть выше моего самолета, примерно сто метров над морем, показались небольшие скопления облаков. Идея прикрыться ими на подходе к атакуемому транспорту возникла у меня практически мгновенно. Легкое движение штурвала – и в кабине наступила полная темнота. Теперь главное – вовремя выскочить из облаков, чтобы успеть правильно прицелиться…
Десять секунд… Тридцать… Глаза намертво прикованы к циферблату, нервы напряжены… Пятьдесят… Еще немного, и… Шестьдесят секунд… Пора снижаться! Штурвал немного вперед – и я вываливаюсь из облаков. А вот и вражеские корабли, сейчас они все прекрасно видны на лунной дорожке. Один против шести! Выбираю самый крупный транспорт и прицеливаюсь на треть корпуса впереди него. До цели остается около пяти километров, а значит, моя судьба решится в ближайшую минуту.
Честно говоря, я никак не мог предположить, насколько тяжело окажется идти в атаку второй раз. Если бы и сумел, вряд ли смог заставить себя сделать это. В ушах шумит, как после тяжелого удара по голове, все мускулы и жилы сводит лихорадочная дрожь, тело превращается в сплошной неистово пульсирующий кровеносный сосуд, бешеное биение сердца отдается даже в капиллярах, легкие задыхаются от нехватки воздуха, глаза заливает соленый пот… Изо всех сил прикусив нижнюю губу, мчусь навстречу судьбе…
Враг все еще не подает никаких признаков жизни, и эта томительная неизвестность изматывает еще сильнее, чем самый яростный зенитный огонь. Хочется надеяться, что меня все еще не заметили… А может быть, вот именно сейчас фрицы, уточнив прицельные данные, накроют мою машину первым же залпом… Ослепительная вспышка света… И все…
