Николай Черкашин - Авантюры открытого моря
«Ну, что Шота, — спрашиваю, — пойдешь на БПК?»
«Нет! Здесь останусь». — «Ну и правильно, я бы тебя все равно не отпустил».
Я и сам еле двигался. С 30 марта из Центрального поста не выходил, на барбете перископа прикорну и снова на вахту. А в голове шум, на душе тоска.
К нам врачебную бригаду подсадили — майора и подполковника, стали изучать, анализы брать, через сутки сами свалились.
— Там что же все-таки отравляло вам жизнь?
— Ртуть. Точнее ее пары. Ведь ртуть начинает активно «парить» уже при 18 градусов Цельсия. Мы полтора месяца травились в парах ядовитейшего вещества. Точно нас проклял кто!.. Установили это сразу же как только вернулись на Север. Я был весь в ртути. Потом у всего экипажа выгоняли ее из печени — там она оседала и накапливалась больше всего. Я потом шутил — у наших матросов их печени можно и золото добывать. Шутки шутками, а источник выделения ртутных паров так и не определили. Ясно одно, что он в центральном посту. Там самая концентрация. Лодку погнали на завод — на демернуризацию, очистку от ртути. Демонтировали все основные агрегаты, ободрали с перебором всю пробковую крошку, краску. Концентрация тажа. Сменили фильтры, перебрали всю вентиляцию — результат тот же. Комиссия из Москвы, экспертные группы медиков, инженеров, кораблестроителей — никто ничего не может понять. Витает эта самая проклятая ртуть хоть тресни.
Мы все в госпитале. Встретили нас как героев — с оркестром, цветами, обещаниями представить весь экипаж к наградам. Ведь полтора месяца сохраняли боеготовность в ядовитейших парах, поотравлялись все, кто с желудком слег, кто с почками, кто в печенью, а с позиций не ушли, и ракетный залп готовы были дать в любую минуту, и скрытность сохранили, и ни одного человека не потеряли. Вдруг одна из высоких комиссий доложила главному, что мы тут мудрим, темним, скрываем источник ртутного заражения. И вся ситуация развернулась на 180 градусов. Никаких наград. Одна награда на всех — не наказали. Офицерский костяк экипажа распассировали и разбросали по разным флотам, матросов демобилизовали.
Обидно, конечно… Да… Не награждать у нас умели, как и «прощать» геройские дела.
— Но почему же так получилось?
— Такая сложилась практика. Печальная практика… Командирам не верили, потому что командиры боялись докладывать. Доложить о ЧП, тебя же и накажут — в любом случае, ибо командир отвечает за все. Дело доходило до абсурда, до курьезов.
Атомная подводная лодка К-52, командир капитан 1-го ранга Борисенко, шла в подводном положении через Тунисский пролив. Вдруг удар. Всплыли — огляделись: горизонт чист. Глубины — километровые, никаких подводных скал нет. Ага — значит столкнулись с чьей-то подводной лодкой. Осмотрелись в отсеках — все в порядке, замечаний нет. Погрузились, пошли дальше. Через несколько суток запрос из Москвы: «Доложите, что у вас произошло в Тунисском проливе». Борисенко отбивает бодрое радио: так мол и так, столкнулись с неопознанной подводной емкостью. — Емкостью! — Видимых повреждений нет. Выполняем задачи боевой службы.
А что получилось? Столкнулись они с американским атомоходом. Американец подвсплыл под перископ и сфотографировал вынырнувшую по аварийному всплытию К-52. Бортового номера, конечно, не было. Но по силуэту установили — советская ПЛА такого-то класса. Доложили в свой центр управления. Оттуда информация госсекретарю США: столкнулись с советским атомоходом, наблюдали его погружение, сведениями о дальнейшей судьбе не располагаем. Киссинджер в порядке вежливости звонит Косыгину: мол все ли у вас о’кей с подводниками, живы ли и здоровы? А Алексей Николаевич к Леониду Ильичу. Тот, разумеется ничего не знает. Звонил министру обороны. Гречко — «Не могу знахь. Разберемся», и тут же к главному ВМФ. Горшков пожимает плечами — первый раз слышу и сам немедленно вызывает оперативного дежурного: кто у нас там Тунисский пролив проходил? Борисенко? К ответу его. А, пустяки — «неопознанная подводная емкость». Доложил — наказали бы. Не доложил — наказали. Это же всеобщая практика была, по всей стране: скрыть промашку, но красиво отрапортовать об очередном успехе.
— И что, источник ртути так и не обнаружили?
— Обнаружили. Это уж когда особисты подключились. Предполагалась диверсия. Опросили всех и каждого, кто, что, где, когда. Нашли даже матроса-химика из первого экипажа. Он перед роковой нашей «автономной» уволился в запас и уехал в Баку. Матрос вспомнил, что он вылил несколько килограммов ртути в раковину умывальника. Зачем? Чтобы избавиться от ненужного реагента. Дело в том, что на первых порах наука разработала способ определения кислорода в воде первого контура ядерного реактора с помощью ртути. Потом эту технологию упростили, а ртуть в стальных бутылках с атомных подводных лодок «Эхо-два» не изъяли. И наш доблестный матрос-химик, не долго думая вылил восемнадцать килограммов жидкого металла в умывальную раковину, которая находилась у него в химпосту в Третьем отсеке, где, кстати говоря, расположен и центральный пост — глаза и мозг подводной лодки. Килограммов десять ртути осталось в изгибе сливного сифона. Вот оттуда-то и шли ядовитые испарения.
— И что сделали с этим матросом?
— А что ему сделаешь? Он уже гражданский человек. Не ведал, что творил. Командир отвечает за все. Командиру сделали… Между прочим, мне мои матросы, зная, что меня представляли за этот поход к званию Героя Советского Союза, подарили искусно выпиленную из латуни геройскую звездочку. Вон она — на стене висит. Для меня это очень дорогая награда.
РУССКИЙ АВИАНОСЕЦ
У этой истории три героя: Море, Адмирал и Корабль.
Море — Средиземное. Адмирал — Валентин Егорович Селиванов. Корабль — авианосец «Адмирал Флота Советского Союза Кузнецов»…
1996 год… Растерзанный за первую пятилетку «реформ», некрашеный, полураспроданный, обреченный на безденежье и жалкое пристеночное существование российский флот отмечал свое Трехсотлетие. Тем не менее отметить эту воистину историческую дату надо было достойно. Гремели парады и лилось рекой вино на банкетах, сыпались награды и звезды на погоны, но главным событием этого праздника с горькими слезами на глазах был поход первого российского авианосца в Средиземное море. Собственно с него и начинался юбилейный год.
Это было нечто большее, чем демонстрация флага или поход престижа. То была военно-морская мистерия, в которой участвовали и тени незабытых предков, и призраки их кораблей, и наши современники в матросских робах и офицерских тужурках, мистерия, в которой участвовал весь флот и вся Россия, породившая этот чудо-корабль на последнем издыхании своей морской мощи…