Питер Пэдфилд - Секретная миссия Рудольфа Гесса
Потом она перешла к другому вопросу: Карл Хаусхофер сообщил ей, что был арестован и на три недели помещен в Дахау. Причиной ареста послужило исчезновение его сына, Альбрехта, сразу после покушения на жизнь Гитлера, 20 июля. Она спросила Гиммлера, находится ли Альбрехт все еще на свободе и не мог ли он покинуть Германию, Она боялась, что он может отыскать ее мужа в Англии, и возможные последствия их встречи вызывали у нее ужас. "Милый, дорогой рейхсфюрер", — взмолилась она. Ее муж на протяжении нескольких лет пребывал в полном одиночестве и в отличие от остальных военнопленных не имел возможности общаться со своими товарищами по несчастью. Насколько ей было известно из его писем, он слушал британское и германское радио. Пока его вера оставалась непоколебима, но "психологическая нагрузка рано или поздно должна была стать невыносимой, особенно после 20 июля!" Она молила Гиммлера попытаться вернуть его домой и не только ради его семьи, а ради германского народа, в глазах которого он по-прежнему остается символом преданности фюреру, воплощением истинного, первозданного национал-социализма.
Гиммлер, естественно, не знал о действительном местопребывании Гесса и был бессилен что-либо сделать для его возвращения. Кроме того, его одолевали личные проблемы. К январю 1945 года, когда его личный секретарь передал Ильзе, что запросы о ее муже не увенчались успехом, он был назначен командующим группой армий, защищавших от вторжения союзников подступы к Верхнему Рейну. Вскоре после этого Ильзе получила два письма, отправленные Гессом 13 и 18 июля 1944 года; по ним она догадалась, что потеря памяти была инсценирована им с какими-то, неясными для нее, целями. Тот факт, что Гесс сумел передать ей это, все еще разыгрывая перед своими тюремщиками потерю памяти и зная, что письма его читает цензура, свидетельствует о том, что его психика была отнюдь не расстроена. Новость из Германии о том, что союзные войска сжали кольцо, захватив последний оплот гитлеровского Рейха, глубоко потрясла Гесса; ухаживавшие за ним медики знали, что он жадно слушает военные сводки. Он вышел на улицу и бродил по глубокому снегу, в бессилии расшвыривая его ногами. 4 февраля он решил составить список людей, которые, на его взгляд, чтобы творить такие вещи, какие делали, были, должно быть, загипнотизированы евреями. В список входил король Италии и маршал Бадольо, свергнувший Муссолини и нарушивший слово, данное фюреру, фон Штауффенберг и другие, принимавшие участие в покушении на жизнь Гитлера; сюда же он отнес даже Черчилля, который из антибольшевиков превратился в союзника Сталина. Этот список он попросил отправить Черчиллю. В тот вечер он оделся в мундир Люфтваффе, одолжил нож для резки хлеба и, сев в кресло, дважды ударил себя ножом в левую сторону груди, но сердце не задел и позвал на помощь врача.
Поправляясь после второй попытки свести счеты с жизнью, он отказывался умываться и бриться. 8 февраля он объявил, что будет поститься, пока не умрет с голоду. В то же время он боялся, что ему отравят воду. Чтобы этого не произошло, он закрывал свой стакан бумагой и обвязывал шнурком. Врачу он сказал, что нож для резки хлеба подложили ему евреи, чтобы подтолкнуть его к мысли покончить с собой.
Позже он отказался от голодовки и приступил к написанию мемуаров о своем полете в Шотландию и последующих событиях. О первой попытке самоубийства он не упомянул, а лишь констатировал, что в Митчетт-Плейс сломал ногу, после чего доктор "ввел ему в тело яд, воздействующий на мозг". Потом он заметил, что у доктора Риса, поначалу казавшегося ему любезным, появилось в глазах "странное застывшее, апатичное выражение", и он отказывался всерьез воспринимать его заявления о яде. Позже свои подозрения он перенес на лейтенанта Малоуна, сказавшего ему, что такие вещи в Британии невозможны. Тем не менее он дал ему попробовать одну из таблеток, и на другое утро Малоун появился с таким же стеклянным выражением глаз, как доктор Рис. То же самое случилось и с лечащим врачом в Мейндифф-Корт. В первый день у него был чистый взгляд, и он держался прямо: "Когда он пришел навестить меня на другое утро, у него произошли перемены. Вновь слегка апатичный стеклянный взгляд. Он ссутулился и передвигался неуверенно на дрожащих ногах…" Глаза, писал он, свидетельствовали о том, что эти люди получали какой-то, доселе неизвестный препарат, вызывавший такое патологическое состояние. Он вспомнил подсудимых на довоенных московских показательных процессах, делавших самые нелепые признания. У них, судя по отчетам, был такой же отсутствующий взгляд. Сомневаться не приходилось, секретный препарат применяли и там. Он был уверен, что все пытки и страдания, которым его подвергали в Митчетт-Плейс и Мейндифф-Корт, шум, слышимый им в мельчайших подробностях, подсыпаемая в пищу отрава — все это было делом рук людей, находившихся под воздействием наркотика. Самыми страшными из этих сомнамбул, присматривавших за ним, он считал врачей, применявших свои научные знания для наиболее изощренных пыток.
"Однако какое дело до всего этого было евреям? Их это волновало ничуть не больше, чем британского короля и британский народ. Ибо за всем этим стояли евреи… Британскому правительству внушили мысль попробовать превратить меня в сумасшедшего… чтобы отомстить мне за то, что национал-социалистическая Германия спаслась от евреев… чтобы отомстить мне за то, что я слишком рано пытался покончить с войной, начатой евреями, чем мог помешать им достижению их военных целей…"
Отрывок свидетельствует о явном умопомрачении.
А возможно, и нет, так как в его письмах того же периода нет и намека на потерю рассудка. Рейх приходил в упадок: русские вошли в Берлин, и Гитлер на руинах города, бывшего столицей империи, совершил самоубийство. На фоне этих событий поведение Гесса становилось все более странным. Выраженный маниакальный тон оставленного им документа, преувеличенные страдания напоминают о крике отчаяния любовника и клятве отомстить за страдания. Похоже, что он сам верил в то, что писал о евреях. Подобное заявление сделал и Гитлер в своем завещании, написанном перед самоубийством 30 апреля: войну начало владеющее банковским капиталом еврейство, а он предписал своей нации "тщательно соблюдать расовые законы и оказывать беспощадное сопротивление мировому отравителю всех народов, международному еврейству".
18 июня, то есть через шесть недель после того, как преемник Гитлера, контр-адмирал Дениц, приказал всем германским войскам безоговорочно сложить оружие, перед своими тюремщиками Гесс все еще разыгрывал помешательство, хотя кое-кто уже начал подозревать, что он симулирует. В письме Ильзе он написал несколько строк о фюрере, уже цитируемых ранее:
