Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI
Мсье Морис Мандель, ученый психиатр и будущий профессор, происходил из еврейской семьи богатого торговца-оптовика. Отец двум сыновьям дал хорошее воспитание, и они стали дельными людьми. Старший сын, мсье Леон, проявил склонность к коммерческой деятельности, отец ввел его в круг своих интересов и обязанностей, и вопрос о преемственности дела был удачно решен. Поэтому старик не протестовал, когда второй сын решил посвятить себя науке. Напротив, иметь в семье своего профессора — это лестно, в конце концов, это делает честь фирме. Морису были созданы все условия для успешных занятий, и он действительно стал ученым. Из всех разделов медицины психиатрия — наименее разработанная область знания, требующая смелых экспериментов и широких обобщений. Доцент Мандель работал с увлечением и быстро создал себе имя и положение. Его монографии были событием в медицинском мире. По его книгам учились не только во Франции, но и в других странах. Поговаривали, что мсье Мандель будет выдвинут на получение Нобелевской премии. Теперь он писал очередную книгу на очень трудную тему и весь был поглощен своей работой. Чем тяжелее труд, тем ярче должен быть отдых, и миролюбивый и благодушный ученый решил присоединиться к общественной деятельности своей супруги.
Прочнее усадив на нос с большими и выпуклыми линзами очки и отбросив назад пышную гриву волос, он отправлялся вместе с госпожой д’Антрэг и Адриенной на митинги и доклады африканского путешественника Гайсберта ван Эгмонта.
Много поколений Манделей родилось и умерло во Франции, и Морис Мандель имел все основания считать себя французским патриотом. Он не мыслил для себя жизни в другой стране, кроме как во Франции, под которой он подразумевал город Париж, еще точнее, его центральную часть с университетом, клиниками, библиотеками, музеями и театрами. Жизнь ученого протекала в границах нескольких кварталов, тех самых, которые, как говорят, делают этот город столицей мировой культурной жизни. Интересовался ли он чем-нибудь кроме науки и искусства? О да, конечно! в последние годы много говорили о социальных вопросах, рабочем движении и коммунистах. Будучи интеллигентным человеком, ученый просто не смог остаться в стороне, причем как представитель точной науки, которая зиждется на практических экспериментах, он однажды смело отправился взглянуть на забастовку служащих универсального магазина. Он узнал о забастовке от брата, поставлявшего в этот магазин товары на сотни тысяч франков. Сам ученый после смерти отца получал от брата процентные отчисления с ежегодного дохода от их общей фирмы. Отчисления составляли немалую сумму, денег всегда хватало, и ученый никогда не вникал в подробности, считая их смешными и низкими. В дверях огромного магазина он увидел пикеты бастующих: хорошенькие завитые и подкрашенные девушки держали в руках плакаты с надписью: «Господа хозяева, верните нам наш гривенник». Ученый переменил очки, он читал в других очках и долго всматривался в надпись. Она показалась ему нелепой и неудачной. С чисто парижской очаровательной любезностью девушки пояснили нелепому прохожему, что гривенник — это сумма, ежедневно похищаемая из их сумочек хозяевами по вине негодяя поставщика, некоего мсье Ман-деля. Он повысил цены на товары, а хозяева немедленно переложили разницу на служащих. Ученый не совсем ясно понял связь между гривенником на плакате и действиями брата, а мысль о связи гривенника с собственными доходами не пришла ему в голову. Он видел лишь забавных и симпатичных девушек и был в восторге, слушая их щебетание: «Как это по-парижски!»
В течение года он часто описывал знакомым этот эпизод, никогда не упоминая о цифре на плакате: она казалась ему мелочной, он не хотел выставлять девушек в плохом свете, он же великодушный патриот. Ему всегда хотелось, чтобы всем жилось хорошо, всем людям на земле. О колониальной жизни он тоже кое-что слышал, но, по правде говоря, не очень интересовался ею: как истый француз, он слабо представлял себе, где эти колонии находятся. И зачем ему было нужно думать о чем-то далеком и неприятном, когда здесь, прямо перед ним, кипела и бурлила, переливаясь радужными красками, интеллектуальная жизнь Парижа, а значит — всего мира.
Как добрый человек, ученый помогал устраивать доклады ван Эгмонта и сделал самое главное — покрыл их своим именем. Он всегда начинал собрание короткой вступительной речью, взывая к разуму слушателей. Затем выступала мать погибшего в колониях офицера — она обращалась к женщинам и девушкам с призывом воспитывать детей без мысли о войне как о чем-то неизбежном и естественном. «Долой все войны!» — заканчивала она. Делом Адриенны было обеспечить организационную часть: нанять помещение, поддерживать контакт с полицией, следить за уборкой и порядком, то есть заботиться, чтобы ораторы имели стол, графин воды и чистый стакан. Она же печатала афиши, следила за их расклейкой и давала объявления в газетах. Последним выступал художник с обстоятельным рассказом о своем путешествии.
В плохую погоду собрания проходили в помещениях, в сухие и теплые вечера, а таких при парижском климате в году бывает немало, доклады устраивались на открытом воздухе в разрешенных для этого местах. Например, в пригородных садиках при кафе. В таких случаях недостатка в слушателях не было. Такая мирная пропаганда нравственных идей могла бы длиться долго без заметного успеха и без печальных инцидентов, если бы в деятельность четырех интеллигентов не вмешался пятый участник — наше боевое время.
Шел тысяча девятьсот тридцать шестой год. Адольф Гитлер с лихорадочной поспешностью вел Германию и весь мир к новой воине. Если французская буржуазия видела в гитлеровской диктатуре пример, достойный для подражания, и пыталась перейти к открытой диктатуре, покончив с парламентским режимом в своей стране, то рабочий люд, напротив, с каждым месяцем, неделей и днем убеждался в необходимости оказать решительное сопротивление диктаторским замашкам разных кандидатов на звание человека сильной руки. Правящая верхушка судорожно бросалась вправо, а рабочий люд медленно, но неуклонно отклонялся влево, так происходили размежевание и поляризация настроений. Между обоими враждебно настроенными лагерями то тут, то там вспыхивали мелкие рукопашные схватки как провозвестники грядущих классовых битв. Поэтому и лекции голландского художника о своих впечатлениях от поездки в Африку явились случайным, но удачным поводом для пробы сил, и фашистская организация «Боевые кресты» решила их использовать для шумных провокаций и с чисто рекламными целями. Молодые социалисты твердо решили не допускать опасного нарастания фашистского засилья, всегда и везде давать отпор реакционерам, чтобы они неизменно чувствовали растущее народное сопротивление. Так сталкивались и прощупывали друг друга две гигантские общественные силы, а между ними нелепо и смешно толкались и размахивали ручками маленькие фигурки свободных, независимых интеллигентов, искренне веривших в свое призвание — быть духовными руководителями всего народа.
