Иван Стаднюк - Исповедь сталиниста
Маршал Москаленко Кирилл Семенович прислушивался к нашему перешептыванию, а потом, когда понял, что речь идет о Молотове, вдруг наклонился к Иванову и спросил:
- Слушай, Семен Павлович, что это за писатель объявился - Стаднюк? Который о начале войны пишет?
Иванов скосил на меня глаза и хитро заулыбался:
- А в чем дело? Ты побить его хочешь?
- Понимаешь, он рассказывает о Сталине так, как будто у него под столом сидел и подслушивал... Да и о Молотове. Откуда он все знает?! - В словах маршала я уловил явное раздражение и даже недоброжелательность.
- А ты спроси у него самого, - со смешком, но уже встревоженно ответил Иванов. - Вот он между нами сидит.
Москаленко отпрянул от меня, будто обжегся о мое плечо, лицо его порозовело:
- Это вы и есть тот самый Стаднюк? - он смотрел растерянно и как бы с недоверием.
Семен Павлович, чтоб сгладить неловкость, в нескольких фразах рассказал маршалу об источниках моей информированности, давая ему понять, что сомневаться он не должен.
- Ну, тогда будем знакомиться. - Москаленко уже миролюбиво похлопал меня ладонью по коленке. - И запишите мои телефоны. У меня тоже есть что вам рассказать.
Но, к сожалению, не пришлось мне воспользоваться записанными номерами телефонов Кирилла Семеновича. Изучив военные пути-дороги на южном направлении прославленного полководца, я убедился, что перекинуть от них мостки на Западный фронт и соединить его непростую судьбу с судьбами персонажей романа "Война" не удастся - нарушалась стройность сюжетных линий повествования. Да и продолжал томить душу неприятный осадок от запомнившегося вопроса о моем "сидении" под столом у Сталина. Скепсис маршала надолго впился острыми коготками в мою память.
33
Давно известно, что в натуре человека дремлет хищник. Он начинает пробуждаться в нас особенно на охоте и на рыбалке, накаляя азарт. Если тебя постигла неудача при блеснении рыбы, но ты почувствовал ее поклевки и уже подтягивал ко льду судака, не сумев направить его в лунку, ты потом ощутишь эти поклевки во сне и рука твоя, смахивая одеяло, будет делать резкие подсечки. И истомишься от нетерпения: скорее бы очередная рыбалка!
Ну, а если уже уходит в дыхании весны лед? К твоему азарту примешивается досада от неутоленно-ста, и сплав этих чувств может толкнуть на безрассудство. Надо, мол, попробовать еще! Авось, можно будет поблеснить хоть с утра, поближе к берегу...
Это случилось 13 апреля 1977 года. Рыбалка уже запрещена. Но какой может быть запрет для Героя Советского Союза генерал-майора МВД Александра Павловича Косицына? Да и для меня, грешного? Егеря Озернинского водохранилища, что за Рузой, хорошо знали нас и могли подсказать, где можно порыбачить вдогонку зиме.
На рассвете того дня, среди недели, мы уже были на Озерне, в ее четвертой зоне. Косицын поставил свою "Волгу" во дворе дачи знакомого министра среднего машиностроения СССР Афанасьева. Дача его высилась на самом берегу водоема. Егерь, опытный рыбак, свел нас на лед, просверлил пробную лунку и уверенно сказал:
- Можете ехать хоть на машине. Лед еще прочный.
Толщина льда была около метра, и мы с Сашей устремились подальше от берега, к своим судачьим местам. Отошли километра на два, просверлили лунки и начали блеснить. Поклевок не было. Тогда Саша перешел на ловлю мормышкой с мотылем и вскоре нащупал стаю плотвы. Саше было все равно, что ловить, лишь бы клевало. А я искал только судака; блесна - мое главное орудие спортивной рыбалки.
Время на водоеме бежит быстро и незаметно. Настала пора завтракать. Я подошел к Саше, уселся на свой ящик с салазками. Достали термосы с чаем и кофе, еду... А вокруг - ни души! Водоем пустынный, и это вселяло тревогу, тем более что мы заметили под салазками появившуюся вдруг воду: она вытекала из просверленных Сашей лунок, а это значило - лед под нашей тяжестью начал прогибаться.
- Давай уходить к берегу, - предложил я Косицы ну.
- Что ты! У меня бешеный клев! - Саша был непреклонен и начал обосновывать свою уверенность: - Я недавно читал где-то, что апрельский лед может начать внезапно разваливаться только раз в шестьдесят лет.
- А вдруг этот день настал?! - заметил я.
- Не может такого быть! Мы ведь не самые великие грешники...
Порыбачили еще часа два. Вдруг в одном месте резиновый сапог подо мной нырнул в толщу льда. Я с испугом выхватил ногу и увидел дырку, точно повторяющую форму моего сапога. Да и из-под ледобура выползало на поверхность не ледяное крошево, а выскакивали стрелы, похожие на сосульки.
Надо уходить! Я осмотрелся: лед вокруг чуть потемнел, а в дальнем краю водохранилища поднялась туманная дымка, спрятав противоположный берег.
- Саша! Уходим! - с тревогой крикнул я Косицыну, сидевшему на рыбацком ящике невдалеке от меня.
- Ты тяжелее меня - уходи первым! - ответил Саша, продолжая мормыжить. - Я догоню! Еще половлю несколько минут!
Отошел я метров двести от своего места, как вдруг лед разверзся и я ухнул в ледяную купель. Подо мной глубина в десять-одиннадцать метров. Но особого страха не было - степень опасности еще не ощутилась. На льду, рядом со мной, стоял на салазках мой ящик и лежал шведский ледобур, которого я не выпустил из рук.
- Саша! - заорал я. - Помоги выбраться!..
Косицын бежал ко мне во всю прыть, и я с ужасом заметил, как под ним плясал лед.
- Провалишься!.. Ступай осторожней!..
- У тебя веревка есть?! - на бегу спрашивал Саша, не обращая внимания на мое предостережение.
- Должна быть! - Я держался одной рукой за ледобур, лежавший на закраине образовавшейся проруби, а второй нерасчетливо дернул к себе ящик, и он соскользнул в воду. Переворошив содержимое плававшего ящика, я убедился, что мотка шнура, который всегда там находился, не оказалось... Что за наваждение?! Где шнур?.. Почему он исчез?!
Саша уже был рядом, и я увидел, как при каждом его шаге оседал лед.
- Ложись, а то ухнешь! - вновь встревоженно крикнул ему.
Саша лег и стал подползать ко мне, снимая с шеи серый шарф. Но сколько ни забрасывал его в мою сторону - безрезультатно: не дотянуться мне до шарфа, а если и дотянусь, то стащу Сашу к себе. Лед под натиском моих рук все больше обламывался... Я начал крошить его по кругу все расширявшейся полыньи, надеясь найти крепкое место. Но двигаться в ледяной купели было тяжело: наполнившиеся водой резиновые сапоги тянули ко дну; они были, к счастью, большого размера, надетые на шерстяные носки, и мне удалось легко сбросить их. Сковывали движения и отяжелевший летный меховой костюм полушубок и просторные штаны на подтяжках и на пуговицах, застегивавшиеся до самой груди. Почувствовал, что ситуация серьезная. Ледобура не бросал: надеялся использовать его как опору. В одном месте будто наткнулся на прочность льда. Положил на него поперек груди ледобур и начал выжиматься на руках, взбалтывая ногами... Но ледяная стена вдруг отвалилась, ледобур пошел на дно, а я ухватился за новый образовавшийся край... Оглядываюсь на голос генерала Косицына:
