Сергей Есин - Дневник, 2006 год
Телевизор почти не смотрю. Как бы его совсем выключить из жизни. В Краснодаре губернатор Ткачев, который мне нравится, решил переименовать Краснодарский край в Екатеринодарский. В этом я не вижу ничего особенного, если можно, пусть историческая справедливость проявится. Но первое, что сделал Ткачев, это снял с постамента памятник Ленину. На этом месте будет памятник Екатерине Великой. Я думаю, что Екатерина это бы не одобрила. Мне вообще кажется, что Екатерина скорее бы нашла общий язык с Лениным и Сталиным, нежели с Ельциным и Чубайсом. Ткачева бы она пожурила за неловкую почтительность.
25 июля, вторник. Ночью и потом утром читал книгу Басинского о Горьком. Читаю выборочно, смерть Горького, отношение с сыном, о том, как в Америке писалась «Мать». Все это снабжено поразительным количеством материала и обогащено не заемной, а естественной, органической эрудицией. Я уже писал, о моем «совпадении» с Басинским в освещении ряда вопросов. Здесь нет оголтелой схемы, которая присуща большинству наших документальных писателей. Вы мне скажите, как думать, и я придумаю. Все сложно, как и сам человек, в любом явлении много смыслов, и поводы всегда, как и причины, многовекторны. Я не вытерпел, и когда довольно рано приехал в институт, похвалил книжку Басинского Сереже Федякину. Он как раз вместе с Антоновым ждал, когда зашифруют работы по литературе — шел экзамен. Вот тут я еще раз получил маленький урок, насколько мы все одинаковы. Сережа книжки товарища, с которым он только что написал учебник, не читал, нет времени. И это так одному мне не понятно, но так мне другому ясно и понятно. Как отчетливо я вижу эту постоянную гонку, ощущение, что время уходит.
Приехал в институт рано, решив сразу, одним махом избавиться от нескольких висящих на мне дел. Во-первых, в три часа должен был начаться в нашем кафе юбилейный вечер Валентина Васильевича Сорокина, во-вторых, я решил сходить к С.С.Федотову в РАО. И ненаписанный протокол, и недоделанный «Вестник» меня давно и сильно угнетали. «Вестник» обилием технических мелочей, которые нужно бы доделать, а протокол полным незнанием, как это сделать. Вдобавок ко всему я потерял «повестку дня». Конечно, все бы я по записям восстановил, и, собственно, за протоколом и решил пойти. Сделать это я собирался до юбилейных торжеств, но у С.С.Федотова оказались какие-то встречи, и решили перенести свидание на половину пятого.
У Сорокина церемония проходила довольно удачно. Народ был в основном союзовский, из организаций писательских, а не институтский. Во главе стола, как и положено, сидел ректор, рядом с ним Гусев. Я вошел в зал, когда все в основном уже заняли места, а какая-то женщина моталась по залу, расставляя таблички с фамилиями. Я вовремя углядел табличку со своей фамилией в ее руке. Придет ли Есин, не придет? Женщина немножко растерялась, пытаясь посадить меня между «президиумом» и первым столом, где уже кто-то сидел из «Современника». И вот тогда я увидел за последнем столом ребят из Московской писательской организации: Максима Замшева, Ваню Голубничева. Туда, туда! Потом за этот стол сел и Лева Катюков. Кайф я получил от этого перемещения невероятный, вот будет разговоров
В начале церемонии показали ДВД-диск — родня, детские фотографии, правда, слишком много было обложки книги Вал. Вас. о С.Есенине с названием «Крест поэта». Кто несет этот крест, Сорокин ли, Есенин ли? Хотя очевидно Сорокин — председатель Есенинского комитета и здесь делает много…
Теперь о походе к Федотову. Он сидел совершенно замученный в своем новом кабинете в клубах дыма. Он быстро все понял про «Вестник». Забрал у меня бумаги. Дальше этим будет заниматься Геннадий Геннадьевич. Я по своему характеру специалист по идеям, по компановке, по общему смыслу. Если с эти номером все получится, то у меня уже несколько идей на следующие: мемуары, детектив и прочее.
Федотов, по-моему, любит делать все сам и не на кого не надеется. В этом смысле я на него привык, чтобы не говорили о его молодости и прочее, полагаться и здесь мы очень похожи. У него и протокол в его редактуре, хороший, выверенный, оказывается, уже был готов. Я внес в него лишь одно маленькое замечание относительно представительства на Украине и в Казахстане.
На празднование юбилея я уже не вернулся. Зашел в книжную лавку поболтать с Василием Николаевичем и сразу же бросилась в глаза книга Л.М. Видгофа «Москва Мандельштама. Книга-экскурсия». Разве это не судьба? Пришел домой и уже до глубокой ночи книжку из рук не выпускал. Какое я здесь нашел письмо Ставского Ягоде, какой изысканный и очень советский образец профессионального и человеческого предательства.
26 июля, среда. День начался со счастливого известия. Позвонил Толик: прямо в зале суда ему отдали права. По запросу судьи медицинская комиссия снова рассмотрела его бумаги и решила, что вся эта милицейская кляуза не объективна. Но ведь этот милицейский гаденыш, который сразу же предложил дать ему 15 тысяч, чтобы «решить вопрос» и выдерживал его на дороге несколько часов, чтобы парень дозрел, будет еще и еще мучить людей. Утром продолжал читать книгу о Мандельштановской Москве и биографию Горького. По телевидению беззаконная война, которую ведет Давид против безоружного Голиафа. На этот раз новые достижения в технике помогают плохо. Война идет уже чуть ли не десятый день, жертвы среди победительного народа растут, а «варвар» Голиаф запустил партизанскую войну. Меня волнует здесь полное бесстыдство принципа, который пытаются внушить всему миру: еврейская кровь ценнее любой другой и еврейская жизнь важнее, еврейский закон справедливее. По телевидению сообщили и о завергении майской истории с армянским самолете рухнувшем в море возле Сочи. На основании анализа данных «черных ящиков» установлено: человеческий фактор, виноваты армянские пилоты; как говорят профессионалы на своем сленге, пилоты «уронили» самолет.
Вечером приехал из Ленинграда Вася Калинин. «Василек, любимый цветок…». Он в отпуске и решил немножко развеяться, сменить обстановку. Слава Богу, мне будет с кем на три-четыре дня поехать на дачу. Вася, как всегда, с кучей разных увлекательных рассказов.
27 июля, четверг. Выехали на дачу только после двенадцати, потому что надо было отнести тяжелую сумку В.С… По дороге побезумствовали с продуктами и заехали на строительную ярмарку. Наконец-то купил жароустойчивый герметик для печки в Сопово. Вася худ, как дон Кихот, несмотря на свое майорство. Приехали в пятом часу, я кинулся поливать огород.
28 июля, пятница. Обнинск, похолодало, огурцы идут плоховато, Вася спит и медленно, как микстуру, попивает, когда просыпается, водочку, я в божественной тишине разбираюсь с бумагами. Звонила В.С., после диализа ей ту руку, которую оперировали, уже бинтовали не всю, не полностью, а только пальцы. Состояние у меня сложное. Это какое-то прекращение душевной работы и невозможность сосредоточится и одним махом закончить хотя бы главу романа. Когда я за него берусь, то вижу, что все довольно живо движется, но работаю урывками. Сознание расщеплено между экзаменами, размышлениями об институте, размышлениями о несправедливости, необходимостью вести дневник, который оттягивает меня от романа. Нависает научная работа по кафедре, дом, быт, будущее, собственные амбиции, беспокойство за неутвержденную пока докторскую, тревога за то, что мало читаю.
