Коллектив авторов - Дети войны. Народная книга памяти
Это все был тоже «настоящий конец войны».
Правда, в том же 48-м было последнее – вперед на многие годы – отрадное событие в моей едва начинавшейся литературной жизни.
Всероссийский съезд поэтов, проходивший в Ленинграде. Его старшими участниками были многие знаменитые к тому времени поэты войны. Семен Гудзенко например:
Мне кажется, что я – магнит,
Что я притягиваю мины.
Удар! – и лейтенант хрипит,
И смерть опять проходит мимо!
У него было лермонтовское ощущение батальной поэзии. Я помню его в просвете двери, перед входом в аудиторию, где читают стихи, Он стоит, высокий, ладный, чуть прислонившись к притолоке головой…
Мы не от старости умрем —
От старых ран умрем.
Так разливай по кружкам ром —
Трофейный, рыжий ром…
Он и умрет не от старости – от старой раны в голову. Всего через несколько лет, совсем молодым.
По залам прохаживался Сергей Орлов, автор одной из самых известных строк поэзии войны:
Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат…
Странно, я так и не увидел его разговаривающим – только слушающим и слышащим. У него было удивительное лицо: вовсе обгорелое, без бровей, без ресниц: он горел в танке. Он не сидел в зале, а именно прохаживался по залам особняка Союза писателей на Воинова, где в каждом зале читали стихи, а он прислушивался, ловил что-то нужное только ему и уходил…
Сам этот особняк сгорит в конце перестройки, а когда его восстановят, он уже не будет больше Домом писателя. Хотя… его следовало сохранить в этом качестве. Он был живой историей. В чем-то великой, в чем-то очень страшной. Здесь много чего происходило… Здесь топтали Добычина и жарко аплодировали разбойным докладам А. Жданова. Здесь жены отрекались от мужей. Но здесь и дважды распятый Михаил Зощенко бросил в лицо Друзину, может, самую важную фразу из всего, что наговорили здесь за все времена существования этого Союза:
«Писатель с перепуганной душой – это уже потеря квалификации!»
Поэты на съезде, конечно, перессорились меж собой – московские с ленинградскими. На то они – и поэты. Нас, «маленьких», это не касалось. Зато мы успели послушать последнюю лекцию Григория Александровича Гуковского, автора книг о Пушкине, о Гоголе… блестящего литературоведа, хотя, во многом, и типично советского. Его арестуют буквально через две-три недели, и он погибнет в застенке.
1948 год
В 49-м после громкого процесса были расстреляны почти все руководители блокадного Ленинграда во главе с Алексеем Кузнецовым, в ту пору секретарем ЦК, а в войну – первым секретарем горкома партии Ленинграда. Кузнецов, Попков, братья Вознесенские… Их обвинили в том, что они собирались то ли отделить Ленинград от России, то ли сделать его снова столицей России, а Москву оставить лишь столицей Союза… Это называлось «Ленинградское дело». О нем сейчас почти забыли.
Мы под Колпиным скопом стоим,
Артиллерия бьет по своим.
Это наша разведка, наверно,
Орьентир указала неверно…
Поэт А. Межиров столько раз переделывал эти стихи, чтоб они попали в печать, что трудно найти сборник, в котором они были бы в истинном виде…
Я помню на набережной Фонтанки заколоченные двери ликвидированного тогда же Музея обороны Ленинграда.
Летом 50 года, в студенческом летнем военном лагере при воинской части, мы ехали на понтоне вдоль широкой и вольной реки на Северо-Западе. Мы плыли тремя понтонами. Нас было человек двадцать. Городские ребята, студенты – только в гимнастерках и в мокрых пилотках. Было жарко. Справа на пути уходили в воду мостки, с которых обычно деревенские женщины стирают белье. Но тут было нечто необыкновенное: целый женский колхоз высыпал на берег. Одни женщины, и не было мужчин. Случайно это было, пришли искупаться? Мы ехали, а они смотрели на нас. Их было много – разного возраста. Среднего. Совсем молодые. Целая толпа. Не в купальниках, а в белых лифчиках и в тех чудовищных цветных панталонах с резинкой на бедре почти над коленом, какие наши матери проносили всю войну и еще долго после носили. Эти панталоны бездарно портили женскую фигуру. Про этот женский колхоз из переселенцев мы знали: что он неподалеку. И что в нем почти одни только женщины. Оттуда в часть приезжали бабушки и звали ребят приехать на вечерок, когда отпускают из части. «Надо побыть с женщинами, – говорили они. И добавляли просто и обыденно: – Мальчики, нам дети нужны!» Умеет же русский человек сказать в лоб, вот так, самое важное – и без стеснения.
Поэты на съезде, конечно, перессорились меж собой.
Нас, «маленьких», это не касалось. Зато мы успели послушать последнюю лекцию Григория Александровича Гуковского, автора книг о Пушкине, о Гоголе… блестящего литературоведа, хотя, во многом, и типично советского. Его арестуют буквально через две-три недели, и он погибнет в застенке.
Это тоже был «настоящий конец большой войны».
Я редко смотрю телевизор или совсем не смотрю. Только в День Победы и близко к нему. Но года два назад показали пленку, которая вроде долго была в забвении или просто потеряна.
День Победы – 9 мая 1945-го в Ленинграде. Толпа идет по Невскому.
Я вижу эту толпу и ищу в ней себя. Я тоже там – мне 14 лет. Мы все идем к главной площади города. Не помню: звалась ли она тогда уже Дворцовой? Или была еще Урицкого?
«Чтобы она была такая – // Взглянуть и глаз не отвести!» – писал Сергей Орлов о грядущей победе. Ну вот она – глядите!
И надо постараться не слышать – и сейчас не видеть в воспоминании – как на углу Невского и Пролеткульта кто-то взывает: «Люди советские, помогите бандита задержать!» – и у него кровь течет с лица. А мимо идут люди советские, победившие Гитлера и самую страшную военную машину фашизма, – и стараются не смотреть. Бандитов в городе много – это тоже последствие войны. Мир трудней войны – всегда так было, всегда так будет! В войну есть ясность более или менее – кто друг, кто враг. В войну понятней, за что надо жертвовать жизнью.
И все равно… «Глаз не отвести!» Это День Победы в Ленинграде.
Я пытался на этих страницах рассказать то, о чем никогда не говорил. И назвать по имени какие-то вещи, которые не так просто назвать.
Томит неназванное…
В тылу тоже был фронт
Мазуров Алексей Гаврилович
С 1943 по 1945 г. юный труженик тыла, сапер, работал в колхозе им. С. М. Буденного в Бесединском районе Курской области.
Плечом к плечу победу ковали фронтовики и труженики тыла. В период войны существовал жестокий закон для всех – все население от 12 до 60 лет обязательно должно работать для нужд фронта. В тылу тоже был фронт, выживали как могли, пухли от голода и недоедания. Но отработали множество трудодней на рытье окопов, установке оборонительных сооружений. Сбор смертоносного «урожая» с курских черноземов поручался 15– 16-летним подросткам, в том числе и мне: подстегивала великая нужда засеять хлебом поля освобожденных от фашистов территорий, начиненных смертью, очистить улицы города от взрывоопасных предметов.
