Александр Боханов - Павел I
Мрачные предчувствия одолевали Павла Петровича в последние дни жизни. Сохранился рассказ обер-шталмейстер а С. И. Муха нова (1762–1842) о прогулке верхом, состоявшейся за четыре или пять дней до Цареубийства. Стояла грязная петербургская оттепель: туман, серый, безрадостный день. Вдруг Император обратился к Муханову с восклицанием: «Мне показалось, что я задыхаюсь, и у меня не хватает воздуха, чтобы дышать, Я чувствовал, что я умираю». Далее последовал вопрос: «Разве они хотят задушить меня?» Придворный опешил и ответил банальностью: «Государь, это, вероятно, действие оттепели». Важно подчеркнуть, что это не рассказ, возникший впоследствии, а появившийся до Цареубийства, в котором Муханов не принимал никакого участия. Этот факт удостоверил в своих «Записках» H.A. Саблуков — родственник Муханова, услышавший об этом странном случае в тот же день от Муханова.
Данный эпизод свидетельствует, что Павел Петрович уже за несколько дней до гибели знал, что существуют некие враждебные «они». Никто точно не установил; было ли это результатом инстинктивного предчувствия, или, как иногда утверждается, Император получил некую бумагу, с сообщением о заговоре и перечислением имен заговорщиков. Второе предположение кажется более обоснованным; его подтверждает и приведенный ранее диалог Царя с Паленом, имевший место примерно в то же время, что и разговор с Мухановым. Что это был за список и кто его предоставил, установлено не было.
Доподлинно известно другое: после смерти Самодержца бумаги в личном кабинете привлекли особое внимание Беннигсена и Палена. Последний в ночь с 11 на 12 марта 1801 года фактически несколько часов был управителем государства, так как Александр Павлович почти все время находился то в обморочном, то в полуобморочном состоянии.
Беннигсен же, пока пьяная ватага заговорщиков избивала и душила уже мёртвого Монарха, рылся в личных бумагах Убиенного. Потом, когда непосредственные убийцы разбежались, Беннигсен никуда не убежал, он продолжал рыться в документах Павла Петровича и скоро к нему присоединился Пален. Какие документы эти два высокопоставленных выродка нашли, изъяли и уничтожили — навсегда осталось тайной.
Накануне Цареубийства, 10 марта, в воскресенье, в Михайловском замке состоялся музыкальный вечер, на котором пела «несравненная» мадам Шевалье. Атмосфера царила совсем нерадостная и, по словам Евгения Вюртембергского, «Государь смотрел сердито и расстроено, и меня удивляло, что в таком настроении он не отказался от концерта». После концерта случилась одна странная дворцовая «диспозиция», зафиксированная в воспоминаниях принца Вюртембергского.
Император «подошёл к близь стоявшей справа Императрице, остановился перед ней, насмешливо улыбаясь, скрестивши руки, и, по своему обыкновению, тяжело дыша, что служило признаком сильного недовольства. Затем он повторил те же самые угрожающие приёмы перед обоими Великими князьями. В заключение он подошёл к графу Палену, со зловещим видом шепнул ему на ухо несколько слов и поспешил к столу… На мой вопрос графине Ливен: «Что это значит?», она ответила кротко: «Это не касается ни Вас, ни меня!»». По незнанию графиня Шарлотта Карловна ошибалась; через несколько часов события в Михайловском замке коснутся всех.
В описанной сцене особо выделяется секретное общение Царя с Паленом, общение публичное, что явно свидетельствовало о том, что оба являются хранителем некой тайны. Причём остальные должны были быть осведомлены об этом. Возможно, что речь шла о «списке заговорщиков», состряпанном Паленом, куда занесены были имена Марии Фёдоровны и старших сыновей Императора. В последние дни Павел I высказывал явные признаки неблаговоления и по отношению Императрицы, и по отношению сыновей. И если Александр Павлович действительно был замешан и виновен, то Мария Фёдоровна и Константин Павлович находились совершенно в стороне от всех анти-царских инспираций.
Пален показал себя истинным гением зла. Его план был дьявольски изощрённым: оклеветать всех близких и верных Императору лиц, в том числе и ближайших родственников, и добиться, чтобы на их головы посыпались кары и опалы. Л этот факт можно будет уже открыто использовать как «окончательный факт» признания Павла Петровича душевнобольным. Но эта комбинация требовала ещё некоторого времени, которого у руководителя заговора не имелось.
Секретными повелениями в Петербург были вызваны Аракчеев, Линдерер и, особо ненавидимый Паленом, граф Ростопчин. Палену о царском секрете сообщил, по всей видимости, его «друг» Кутайсов. Если бы прибыли данные лица, особенно Ростопчин, то всё быстро бы прояснилось и Палену пришлось бы окончить свои дни в каземате или на плахе. Он же этого, конечно же, не желал, а потому была запущена в ход «ускоренная процедура» переворота.
Важно подчеркнуть один момент: «список заговорщиков», составленный Паленом, исчез без следа; вероятно, он был изъят в ночь Цареубийства или самим автором, или «верным подданным Британской Короны» Беннигсеном. Потом ни тот, ни другой, вспоминая «незабвенную ночь», ни полусловом не обмолвились о том, какие они бумаги искали и изъяли в царском кабинете…
В воспоминаниях Н. А Саблукова приведён странный разговор с Александром Павловичем и шефом своего полка Великим князем Константином, происшедший днём 11 марта. Тогда Александр Павлович сказал, что «Мы оба (с братом. — А. Б.) под арестом… Нас обоих водил в церковь Обольянинов присягать в верности». Выходило, что накануне Цареубийства Александр и Константин вынуждены были принести вторичную присягу на верность. Это какая-то странная, малоправдоподобная история. Сам Саблуков воспринял сказанное как розыгрыш.
Что вообще означала «вторичная присяга», если уже была принесена клятва в верности на Кресте именем Божиим? Что, прежняя была отменена и потеряла силу? Почему? Свидетельств о том, что Константин Павлович примыкал к заговорщикам, не существует. Если же братья клялись, что не принимали участие в злоумышлении, то тогда Александр Павлович оказывался дважды клятвопреступником. Если же они принесли вторичную присягу, то почему они «под арестом», и при этом Александр свободно разгуливал по Михайловскому замку! Почему именно Обольянинов водил их к присяге, а не «глава Церкви» — Император?
Думается, что Александр Павлович рассказывал всю эту нелепицу удивлённому дежурному офицеру только для того, чтобы создать требуемое «общественное мнение» о «жестокостях» Императора. Однако подлинного ответа, увы! получить уже невозможно. Вполне вероятно, что разговоры «об аресте» и «второй присяге» — легенда, пущенная в обращение из кругов заговорщиков.
