Николай Ашукин - Брюсов
Как и все стихотворные переводы, моя книга не имеет целью заменить подлинник. Это невозможно, потому что в лирических стихах слишком многое надо отнести на счет музыки слов, которой можно подражать, но воспроизвести которую невозможно. Стихотворный перевод лирических произведений всегда передает лишь слепок, а не тождественное повторение. Поэтому я считал бы свое дело исполненным, если бы мне удалось дать русским читателям хотя подобие тех стихов Верлена, которые всегда производили силой своей исключительной искренности и поразительным очарованием своей музыкальной формы. Я не могу ждать и решительно не хочу, чтобы мои русские стихи читались вместо подлинных стихов Верлена; но мне хочется надеяться, что мои переводы позволят внимательным и вдумчивым читателям угадать, как много они теряют, не ознакомившись с поэзией автора «Романсов без слов». <…>
И если найдутся хоть два или три таких читателя, которых чтение моей книги заставит взять в руки французский оригинал песен Верлена, если хоть одного своего читателя мне удастся сделать поклонником его поэзии, – почту свою задачу исполненной и свой труд не лишним (От переводчика. С. 7—10).
«Собрание стихов» Верлена в переводе Брюсова обстоятельно знакомит русского читателя с творчеством французского поэта. Тщательный, любовно обдуманный труд вышел после семнадцати лет с того дня, когда он был начат еще поэтом-юношей. <…>
И с тех пор Брюсов работал над Верленом до последних дней. Биография Верлена, приложенная к книге переводчиком, подробные примечания к стихотворениям и даже самое предисловие – всё это указывает на долгое, внимательное и самое разностороннее изучение данных и подробностей, касающихся поэзии и жизни Верлена.
В этой книге Брюсов, насколько было возможно, приблизился к тому совершенству работы, которое доступно поэту-переводчику вообще (Петровская Н. Между музыкой и поэзией // Утро России. 1911. 2 апр. № 75).
Хоть и с большим опозданием, входит в русскую библиотеку Верлен. Вдохновенный гуляка влиял у нас на десятки поэтов, — и в этом смысле он давно переведен. Дух его, настроение десятка два лет витают над книгами русских стихотворцев… Но собственно перевод его, дающий более или менее полное о нем представление, появляется только сейчас в исполнении Брюсова…
Брюсов берет все книги Верлена, выбирает из них лучшее, дает хорошую биографию поэта, прилагает к книге критическую и библиографическую часть. Сам с любовью работавший над Верленом семнадцать лет, он открывает зауряд-читателю возможности настоящего изучения поэта и человека (Измайлов А. Верлен // Русское слово. 1911. 30 апр. № 98).
Летом поставила ультиматум: если он не оставит <Н. Петровскую> я уйду. Отъезд свой я обдумала. (Письмо И. М. Брюсовой Н. Я. Брюсовой от 12 сентября 1911 года. ОР РГБ).
В 1911 году Брюсов предполагал издать собрание своих избранных стихов за 1892—1911 годы под заглавием «Цепь» с эпиграфами:
Эти кольца обрученья,
Эти кольца стали звенья
Тяжкой цепи…
Ф. Тютчев
Все, все мое, что есть и прежде было.
А. Фет
В предисловии Брюсов писал:
Счастлив поэт, которому внимание его современников дает поводы и возможности пересматривать и осуществлять свои стихи. Большая часть стихотворений, которые должны войти в настоящее «полное собрание», появляются в печати в третий, в четвертый, в пятый и в шестой раз (считая их появление в журналах и разных изданиях). Перед новой перепечаткой я позволил себе вновь пересмотреть написанное мною и, по мере сил, его исправить.
План настоящего издания таков.
1) В него я включаю все мои стихотворения, когда-либо появлявшиеся в печати, в отдельных сборниках, в журналах, альманахах и т. п. Я оставил, однако, за собою право некоторые из стихотворений, которые казались мне особенно неудачными, поместить лишь в примечаниях.
2) К этому я присоединил из моих старых рукописей те стихотворения, которые показались мне характерными для отдельных периодов моей жизни или которые не были в свое время напечатаны лишь по причинам случайным. (Число этих вновь прибавленных стихотворений весьма незначительно.)
3) К тем стихотворениям, которые были мною значительно переделаны после первого появления в печати, я счел нужным приложить в примечаниях существеннейшие варианты, ибо часто бывает интересно знать не только ту форму, какую автор впоследствии придал своим созданиям, но и его первоначальные очертания. Конечно, я не счел уместным давать тут же и все мелкие разночтения различных моих изданий, в которых я переделал, изменил отдельные слова и стихи.
4) Кроме важных вариантов, я сосредоточил в примечаниях и некоторые библиографические указания, которые могут быть интересны для читателей и сообщить которые мне легче, чем кому другому.
Стихи расположены по сборникам, из которых каждый выражает определенный этап моей литературной жизни. Таким образом, в целом расположение материала — хронологическое, хотя внутри каждого сборника пьесы распределены по отделам согласно со своим содержанием. Все издание рассчитано на 4 тома. 1911 г. (ОР РГБ).
Я в Зегевольде, где утонул Ореус. Могилы еще не разыскал… Надеюсь найти. Много писал, перевел 400 стихов «Энеиды» (Письмо И. М. Брюсовой от 10 июля 1911 года. ОР РГБ).
Помню, в одну из наших совместных летних поездок Брюсов предложил мне поехать в «Ливонскую Швейцарию» (поблизости от Риги на берегу реки Аа), на могилу Коневского. Он не любил ни кладбищ, ни могил, и меня это желание удивило. В жаркий июльский день мы стояли на берегу Аа. Чуть заметные воронки крутились на сверкающей солнцем и лазурью воде.
– В одну из них втянуло Коневского, – сказал Брюсов, — вот в такой же июльский день… вот под этим же солнцем… Он был без бумаг, его схоронила деревня безвестного утопленника и только через год отец случайно узнал, где могила сына…
Он стоял, отвернувшись от меня, и бросал камешки в воду, с необычайной точностью попадая все время в одну точку. Это бросанье камешков я видела потом много раз, — оно выражало всегда у В. Брюсова скрытое волнение или глубокую печаль.
Потом мы пошли на кладбище. Ах, ничего не потерял Ив. Коневской, если деревня похоронила его в этом пышном зеленом раю, как безвестного утопленника. Зеленым шумящим островом встало оно перед нами, — низенький плетень, утопающий в травах, — ни калитки, ни засова — только подвижная рогатка загораживала вход — и то, верно, не от людей, а от коров… Совсем у плетня скромный черный крест за чугунной оградой — на плите венок из увядающих полевых цветов, а над могилой, сплетаясь пышными шапками, разрастается дуб, клен и вяз.
