Юрий Гальперин - Воздушный казак Вердена
Когда мама вернулась из ссылки и мы уехали в Воронеж, Икар был сильно испорчен улицей. Не хотел учиться, я его каждый день водила в школу, а он все равно сбежит с уроков. Попался на мелком воровстве, есть хотелось, а жили мы впроголодь. Его судили. Мамы уже не было. После колонии Икар приехал ко мне, работал на заводе, но его быстро выгнали. Не за грехи, завод авиационный, а он — сын врага народа. На мою маленькую зарплату тяжело было. Икар, болтавшийся без дела, еще раз попался, теперь три года присудили. Война началась, его в штрафной батальон отправили. Получала от него письма, справку, что он на фронте. Долгое время известий не было, неожиданно приехал ко мне в Горький…»
Не буду приводить трагическую историю то появлявшегося, то вновь пропадавшего Икара, которого Ие Константиновне так и не удалось спасти.
Когда Икар в очередной раз ехал к ней, в дороге встретил «дружка» по тюрьме. Драка, поножовщина… Икара обвинили в убийстве и на 25 лет отправили в Сибирь. «Я ему все время посылала посылки, переписывались с ним, пока последняя посылка не вернулась обратно с известием, что Икар Константинович Акашев умер от рака печени.
Был бы жив отец, разве такое могло бы случиться с Икаром. Он ведь очень способный, хорошо рисовал, пел…»
Икар… В этом имени для Константина Акашева воплощение мечты, дела всей жизни, но неокрепшие крылья его единственного сына поломал Сталин, убивший и его самого.
И еще есть в письме страшные строки: «Вы пишете, что папу расстреляли. Гале даже сказали, что отца расстреляли 8 марта. Но вот после реабилитации Галя ходила в Военную коллегию. Там с ней хорошо разговаривал какой-то начальник, сообщил, что папа не подписал ни одного протокола допроса, что во время допроса он и умер. «Как во время допроса?» И тот ответил: «Лучше вам не знать подробностей его смерти».
Под пыткой умер?!
Вспомнил тут же письмо классика мировой режиссуры Всеволода Мейерхольда Предсовнаркома Молотову: «Меня здесь били… клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине… по ногам… до верхних частей ног. И в следующие дни… по этим красно-синим кровоподтекам снова били этим жгутом, и боль была такая, что казалось, что на больные чувствительные места ног лили крутой кипяток (я кричал и плакал от боли). Меня били по спине этой резиной, били по лицу размахами с высоты…
Следователь все время твердил, угрожая: «Не будешь писать (то есть сочинять, значит?!! — Ю.Г.), будем бить опять, оставим нетронутыми голову и правую руку, остальное превратим в кусок бесформенного искромсанного тела». И я все подписывал…»
Верю, что из Акашева не смогли выбить даже подписи под протоколом, потому могли и забить до смерти.
В том же тридцатом году, в конце декабря, арестовали Харитона Славороссова, как и Акашев, он был обвинен в шпионаже. Долго и мучительно «добывали» следователи признание Славороссова, оговоренного товарищем по работе.
Не сомневаюсь, что именно так ломали и Акашева, почти то же самое смог рассказать своему сыну Славороссов, когда Алексей Харитонович, поехавший специально работать на Север, сумел увидеться с отцом. Мать была в ссылке в другом конце России — в Сибири.
Инженер, потянувший за собой в тюрьму Славороссова, вероятно, оговорил его не по доброй воле. Встретив в лагере человека, принесенного им в жертву, инженер этот наложил на себя руки. Потому не называю фамилии. И об этом поведал сыну Славороссов.
— Встреча наша была в 1934 году, — вспоминает Алексей Харитонович, — удавалось даже иногда письма получать от отца, но после убийства Кирова все, даже самые минимальные, поблажки заключенным кончились…
Но вы не поверите, с отцом однажды произошел такой неслыханный, совершенно невероятный случай, какого наверняка не было во всей истории ГУЛАГа. Одно время он работал в «шарашке» — конструкторском бюро. По делам ему пришлось бывать в местном аэроклубе. И однажды кто-то, узнать бы, кто, умудрился посадить его на У-2, и отец сам летал! Для него это было высшее счастье, он написал мне, страшно гордился, что через столько лет не разучился летать, одним словом, фантастика…
— А письмо сохранилось?
— Что вы! Я и держать-то его боялся, вдруг самого возьмут, тогда и летчику тому… Но какой смелости тот человек, благородства какого, он же понимал, на что шел!
— Удивительно! Где же это происходило?
— В Медвежьегорске. Где-то там отец и умер. Как раз в сорок первом кончался его десятилетний срок, но перед самой войной или в начале войны он погиб. Нам сообщили о его смерти очень невразумительно.
Нет могилы Славороссова, как нет и могилы Акашева. Вот и негде преклонить головы их детям, внукам и правнукам, негде почтить памятным знаком место их погребения для всех нас — им, живущим во славу России.
Пройдут долгие годы, прежде чем повинное государство реабилитирует истинных патриотов. Лежат у меня на столе казенные, сухие бумажки, и нет в них, увы, слов извинения и сочувствия близким погибших, тем, кто, страдая от непоправимой утраты, еще и нес на себе страшное клеймо:
«родственники врагов народа»…
* * *Вот как переплетались жизненные пути столь разных людей — героев этой книги, объединенных любовью к небу, навечно оставивших в нем свой неповторимый след…
Да, не все и не всех удалось извлечь из тьмы забвения. В июне 1916 года погиб под Верденом русский летчик-доброволец Александр Александрович Гомберг. Четыре боевые награды — свидетельство мужества и отваги бывшего студента Киевского политехнического института. О нем документов больше нет пока никаких…
В августе 1914 года вступил добровольцем во французскую авиацию эстонец, русский подданный Мартин Трепп. Жил он перед войной в Швейцарии, где и получил диплом летчика. Закончив войну, остался во Франции, жил в Ницце. Когда гитлеровцы оккупировали страну, участвовал в движении Сопротивления и пропал без вести.
Всего лишь один из приказов удалось обнаружить в военных архивах Франции: «Сержант эскадрильи С-27… показал себя великолепным солдатом и прекрасным пилотом. Имеет 220 часов полета над врагом. 25 сентября 1915 года, посланный на задание взорвать железную дорогу, необыкновенно смело спустился до высоты 10 метров над объектом, чтобы быть уверенным в успехе. Во время операции повреждена одна из лопастей винта сильным обстрелом противника и еле выдержала при возвращении».
Каким же безотказным и смелым был этот летчик, если всего за год военных действий он провел в воздухе 220 часов! Ведь самое малое нужно было 100 раз вылететь на боевое задание.
Цитата, которая приведена была, вырезана из газеты или журнала, наклеена на маленький листочек, лежавший среди других бумаг в делах военно-исторической службы ВВС Франции.
