Николай Греч - Воспоминания о моей жизни
Между тем случилось следующее происшествие: в конце сентября 1836 года пригласили меня в III Отделение канцелярии Е.И.В. и объявили, что государь, читая в Чембаре (где он тогда лежал больной от перелома ключицы) пятый том Энциклопедического Лексикона, заметил (в статье о фамилии Бонапарте) предосудительные места, приказал разыскать, кто написал их, и подвергнуть виновного ответственности. Важнейшее из замеченных мест было следующее (стр. 293, при исчислении детей бывшего короля голландского Людовика-Наполеона): «Карл-Людовик Наполеон, родившийся в 1808 году, принц мужественный, любезный и кроткий, единственное утешение родителей по смерти старшего своего брата». На поле рукой государя было написано карандашом: негодяй!
— Кто сочинитель этой статьи? — спросил у меня начальник секретного отделения Лавров.
— Это статья переводная, — отвечал я.
— Откуда переведена? Покажите подлинник.
Я отправился домой, взял том Лексикона Encyclopedic des gens du monde и привез в канцелярию.
— Кто переводил? — спросил начальник отделения.
Я вспомнил, что перевел эту статью или заставил перевести Иван Петрович Шульгин, ректор С.-Петербургского университета, и что ректор Московского университета Болдырев недавно пострадал по делу о «Телескопе» Надеждина, и сказал:
— Право, не помню: у нас переводят и девицы. Но за содержание статей отвечаю я, главный редактор. На которую гауптвахту идти?
Он рассмеялся и сказал:
— Граф Бенкендорф просил вас только внимательнее смотреть за изданием, и более ничего.
Воротясь домой, нашел Плюшара: он обедал у меня. Я рассказал приключение в канцелярии и прибавил:
— Вся ответственность лежит на мне, и я не могу сваливать ее ни на кого.
Плюшар промолчал, но через несколько минут сказал:
— Шенин воротился.
— Ну, слава Богу, — отвечал я, — отвяжусь от этого пустого и вздорного Корсакова. Дело наше пойдет легче и скорее.
И на это Плюшар не сказал ни слова. На другой день получил я от него письмо, в котором он, жалуясь на медленный ход издания и на препятствия, которые я ставлю ему, отвергая готовые статьи, сообщал мне, что Корсаков и Шенин приказали поместить в Лексиконе забракованную мной статью «18-е Брюмера».
Это меня изумило и оскорбило. Приказали! Какое право имели сотрудники, получавшие из моего кармана половину своего жалованья, приказывать через третье лицо, чтоб я подчинился их воле и подвергся ответственности за содержание этой статьи? Зачем ни один из них не явился ко мне лично? Пойти к ним, объясняться, извиняться, оправдываться я считал для себя унизительным. Я не видел истинной цели этих проделок: я думал, что они происходят от корыстолюбия Корсакова и что Плюшар нимало в том не виноват; напротив, становится жертвой чужих прихотей. Я не догадывался, что это была интрига, замышленная Сенковским и приводимая в дело Плюшаром, чтобы, рассердив меня, заставить отказаться от редакции и дать место ляху. Долго думал я, как решить это дело, и наконец положил представить оное на суд родного брата Корсакова, князя М.А.Дундукова-Корсакова, попечителя СПб. учебного округа, председателя Цензурного Комитета, бывшего моего ученика, человека самого благородного и всегда со мной дружелюбного. Я отнесся к нему письмом, сказав, как был вызван в III Отделение, какую получил нотацию, и просил его решить спор между мной и его братом и объявить, можно ли печатать статью, им переведенную. Тогда же уведомил я об этом письме Плюшара. Я надеялся, что он станет благодарить меня за приискание легчайшего средства, чтоб образумить Корсакова; но не тут-то было. Плюшар отвечал мне дерзким письмом, в котором осуждал мой поступок, требовал моего примирения с товарищами и исполнения их воли, давая знать, что письмо мое к начальнику цензуры было доносом. Вскоре после того приехал ко мне Шенин и спросил в тревоге:
— Что все это значит?
Я спросил у него, читал ли он статью«18-е Брюмера».
— Нет!
— Вот она, посмотрите!
Шенин взглянул на отмеченные мной места и ужаснулся.
— Теперь вы видите, могли я согласиться на ее напечатание, особенно после замечания и Чембара? Вместо того, чтобы толковать с вздорным Корсаковым, я предоставил решение вопроса его брату. Кажется, я не мог выбрать судью беспристрастнее. Растолкуйте это Плюшару или, лучше, сведите нас обоих у себя, чтоб я объяснил ему все дело.
Шенин убедился моими доводами, но не мог вразумить Плюшара, который отвечал ему, что я кругом виноват и теперь хочу примириться, что он не соглашается, и т.п. Этот отзыв не огорчил меня. Работа по Лексикону утомляла меня, и если я боролся с Корсаковым, то единственно в пользу Лексикона, т.е. Плюшара. Итак, я написал к Шенину и напечатал в одном из номеров «Сев. Пчелы», что отказываюсь от всякого участия в этом издании. Многие сотрудники последовали моему примеру.
Сенковский торжествовал. Один из самых ревностных моих помощников, бывший моряк Павел Матвеевич Муравьев, был на сходбище новых сотрудников у Плюшара. Главным редактором избран был Шенин. Сенковский был душой всего дела и, конечно, тогда же принял бы на себя главную редакцию, если б не боялся огласки его козней с моей стороны. «Вот адмирал, управляющий нашим кораблем», — сказал Плюшар Муравьеву, подводя его к Сенковскому. Все клевреты заговора кричали, что я изменник и доносчик. Это мнение старался внушить Плюшар и всем знакомым через него со мной французам. Только один из них, Талес Курнан, не поверил клеветам, приехал ко мне, разузнал все дело и после того всегда меня защищал и оправдывал. Корсаков умел уверить своего брата, князя, что я поступил так по прихоти и упрямству, и тот отвечал мне через несколько дней письмом следующего содержания:
«Милостивый Государь Николай Иванович! По предложению моему читана была вчера в Цензурном Комитете статья «18-е Брюмера», назначенная для Энциклопедического Лексикона. Комитет не нашел в ней ничего предосудительного, а я с своей стороны и тех замечаний, кои находились в письме Вашем; при чтении этой статьи цензор Корсаков объявил, что она была представляема им на рассмотрение г. Министру Народного Просвещения и получила уже одобрение Его Высокопревосходительства. По этой причине я почел излишним вносить в Комитет письмо Ваше и даже доводить его до сведения г. Министра, на коего Высочайшим повелением возложено непосредственное наблюдение за изданием Энциклопедического Лексикона. С совершенным почтением имею честь быть Ваш, Милостивый Государь, покорнейший слуга князь Михаил Дундуков-Корсаков».
На это написал я следующий ответ:
«На почтеннейшее письмо Вашего Сиятельства, от 7 октября, под №2916, коим Вы благоволите уведомлять меня, что Вы не нашли в статье «18-е Брюмера» тех замечаний, которые находятся в письме моем к Вам от 30 сентября, честь имею Вам ответствовать, что мне не известно, в каком виде статья сия была представлена Вам, но что все обозначенные мной места находятся в рукописи сей статьи, бывшей у меня в руках и востребованной у меня обратно, через типографию г. Плюшара, П.А.Корсаковым, 3 сего октября. Эта рукопись, для вящего удостоверения, скреплена мной по листам, и места, возбудившие мое сомнение, подчеркнуты красными чернилами. Благоволите справиться. Впрочем, как единственной целью письма моего к Вашему Сиятельству было сложение с меня ответственности, которой я подвергался на основании подписки v данной мной в С.-Петербургском Цензурном Комитете 22 декабря 1834 года в том, что издатель ответствует наравне с цензором сочинения, а цель сия совершенно достигнута благосклонным объявлением Вашего Сиятельства, то и остается мне только выразить Вам за сие чувствительнейшее мое благодарение и повторить изъявление истинного высокопочитания и совершенной преданности, с каковыми имею честь быть и др.».
