Елена Коровина - Великие женщины мировой истории. 100 сюжетов о трагедиях и триумфах прекрасной половины человечества
Так и вышло. Анна внесла за Дандре колоссальный залог – 35 тысяч рублей – и убедила Виктора уехать в Европу. Нечего жить в стране, которая никого не ценит!
И как только она раньше обходилась без Виктора? Импресарио, администраторы, секретари – Дандре один заменил всех. И что за чушь Анна несла, когда говорила, что ни за кого не пойдет замуж? Да как она вообще жила без Виктора?! Права оказалась пророчица Бенкендорф: только увидев Дандре в тюрьме, Анна поняла, что любила, любит, не может не любить…
Говорят, разъездная жизнь трудна. Да Анне все равно, лишь бы танцевать! За год она изнашивает 2 тысячи пар балетных туфель. Она зарабатывает баснословные гонорары, но может выступать и задаром.
Одно плохо: ее – символ русского балета – ждет весь мир, но не ждет Россия. Чтобы не сойти с ума от ностальгии, Павлова свой типично английский дом в Лондоне – Айви-Хаус (Дом в Плюще) – превратила в русский: здесь ставили самоварчик, ели гречневую кашу, пекли черный хлеб. На пруду жили белые лебеди. И Анне казалось, что они прилетели из далекой России.
Однажды в Айви-Хаус приехал сам создатель музыки «Лебедя» – композитор Сен-Санс. Анна потащила его к пруду. Оторопелый композитор увидел, как хрупкая женщина обняла подплывшего на ее зов лебедя. И птица, способная ударом крыла перебить человеку руку, радостно заклекотав что-то, обвила голову Анны грациозной белой шеей. «Мы с вами из лебединой стаи, маэстро!» – прошептала балерина.
Вечером, когда Анна возвращалась после проводов дорогого гостя, ее остановил Тимофей, русский мужик, неизвестно как очутившийся в далекой Англии и приставленный теперь ухаживать за лебедями: «Барыня! Опять лебедь сдох. Четвертый за лето. Не приживаются они тут…»
Анна вскинула голову и вдруг закричала: «Но мы же прижились! Пусть и они стараются! Мы тоже не просились на чужую землю!» И, зарыдав, она кинулась в дом – прямо в объятия Дандре. Он-то всегда там, где нужен…
А через пару недель в Ковент-Гардене Анна танцевала «Лебедя». Уже вышла на сцену и тут вместо обычной жемчужной броши на груди обнаружила… алый рубин. Костюмерша, видно, напутала. Но Анна вдруг вспомнила, как Фокин убеждал ее когда-то: лебедь уснул. Нет, Миша был не прав – лебедь умер! На груди у него – кровавая рана. И она, Павлова, танцует теперь «Умирающего лебедя»…
Раз нет новой хореографии, Анна начала сочинять сама. Поставила несколько балетов, особенно удались «Осенние листья». Конечно, ей повезло – она сумела-таки создать свою труппу, свою школу. Но все это требует громаднейших денег. Приходится идти на рекламу. Но как это унизительно… В Нью-Йорке для рекламы какой-то пасты распечатали огромные плакаты, где Анна оказалась в пять раз больше самой себя – с пышными формами и бедрами как у рождественской индейки. Стыдно, но что делать – реклама помогает кормить труппу. К тому же каждый месяц, с тех пор как в 1917 году России случилась революция, Павлова отправляет в родную Мариинку огромные посылки с едой. Ведь говорят, там нечего есть. И вот, пожалуйста, – статья в «Правде». Вернувшаяся на Родину балерина Викторина Кригер рассказывает в газете, как жирует за границей «буржаузка» Павлова, и призывает ничего от нее не принимать. И голодные балетные отказались от Аниных посылок! «Им же надо хорошо питаться! – кричала Анна. – Иначе дистрофия. Они умрут! Как ты не понимаешь, Виктор!» И она била ни в чем не повинного Дандре балетными туфлями. А он, как всегда терпеливо, пытался сдержать ее в своих теплых объятиях.
По ночам Анне снился запах русского сена. Она даже приказала скосить траву в своем огромном парке. Но трава не пахла…
В 1929 году у Анны что-то стряслось с коленом. Лечилась – не помогло. Боль мучила постоянно. К тому же стало пропадать дыхание. Частенько после спектакля Анна падала прямо в кулисах. В гримерку ее несли на руках. Приходилось сокращать программу. Конечно, время уходит, забирая силы, ей уже под 50. Мало кто из балерин танцует в таком возрасте. Но ведь публика до сих пор обожает ее – билеты на новое мировое турне давно проданы. Надо просто отдохнуть, расслабиться.
Анна поехала отдохнуть к подруге Наталье Трухановой в предместье Парижа. Деятельная Наталья потащила ее в свою оранжерею: «Знаю, ты не любишь алых роз, но эти – белые!» Анна наклонилась над кустом и вскрикнула: в палец вонзился шип. Тонкое, измученное лицо Павловой стало совсем прозрачным: «Это знак, Ната. Тот самый, о котором говорила старуха Бенкендорф. Мы с этой розой теперь одной крови. И умрем вместе – она и я». Наталья руками замахала: «Глупости какие!»
Но через несколько месяцев Наталья с ужасом увидела, что куст белых роз покрывается какими-то пятнами, похожими на засохшую кровь. Наталья кинулась телеграфировать Дандре. Ответа не было. И только на другой день в газетах она прочла: «23 января 1931 года на гастролях в Гааге скончалась великая балерина Анна Павлова. Ей было 49 лет».
Анна простудилась в поезде. В Гааге пришлось отменить первый же спектакль: температура у Анны стремительно подскочила. На третий день болезни она уже бредила. Около полуночи открыла глаза, привычно перекрестилась и сказала: «Приготовьте мой костюм Лебедя!»
Кто знает, в какой волшебный мир она улетела?..
А лет десять назад в культурных кругах России начались разговоры – хорошо бы прах великой балерины вернуть на Родину. Пресса даже называла дату. Но видно, лебединая душа еще не нашла в себе сил вернуться в Россию. Разговоры затихли. Лебедь пока не прилетел…
Оклеветанная
В ее судьбе, как в капле воды, отразилась судьба целого поколения тех, в чью жизнь вторглась Октябрьская революция. Вторжение было разрушительным. По особому приказу сверху ее книги были уничтожены как «враги революции», ибо «проповедовали тенденции, не способствующие революционному развитию». Правда, саму писательницу не расстреляли и не посадили, ей просто запретили публиковаться и отняли ее имя, известное всей России, – Лидия Чарская.
В начале XX века ее называли «властительницей дум юного поколения». Ее книги выходили миллионными тиражами. Однажды детская библиотека опубликовала данные о ее фантастической популярности: за год книги Жюля Верна спрашивались 232 раза, а книги Чарской – 790 раз!
Хотя на лавры великого литератора она никогда не претендовала, считала себя рядовой детской писательницей. В ее книгах всегда много пылких детских чувств (взрослые называют их бурей в стакане), разочарований и слез (взрослые отмахиваются – пустое!), но всегда хороший конец. Критики ужасались – дидактика, нравоучение! Но дети читали взахлеб. Она получала мешки пылких писем со всей России, а потом, когда книги стали переводить на другие языки, и со всей Европы. Мало кто писал в Петербург на улицу Разъезжую, адресовали просто – Россия, Чарской. И письма доходили!
