Франко Дзеффирелли - Автобиография
Это была отличная мысль, и все могло бы сложиться успешно. Но, к сожалению, она была так хороша, что очень скоро возбудила зависть, враждебность и вызвала массу осложнений. Первыми против нее выступили профсоюзы и все левые, которые в принципе не любят реформы и перемены. По их словам, старики могут отнять работу у штатных социальных работников. Следующим встал вопрос ответственности: кто будет отвечать, если с ребенком что-то случится. В общем, посыпались замечания, критика и сомнения, к которым, разумеется, имел самое прямое отношение клан политических деятелей, проигравших на выборах. Но зато проект был прекрасно встречен многими гражданами, которые договорились между собой частным образом и его реализовали.
Очень скоро я заметил, что мой сенаторский путь грозит оказаться весьма тернистым. Мэр Катании не принадлежал к нашему политическому крылу, более того, о нем было известно, что он ставленник крупных экономических концернов, которые и держали в руках весь город. В Катании говорят: «Пути Господни неисповедимы, но еще более неисповедимы пути власти». Главная местная газета ни разу не упомянула моего имени ни по одному поводу, то же самое и местное телевидение. Все, что я делал, говорил или писал, не могло выйти за пределы некоего заколдованного круга. Мне пришлось издать брошюру со всеми выступлениями в сенате, которую я тысячами раздавал избирателям, чтобы они хотя бы знали, что в Риме я не сижу без дела.
Это мое новое политическое поприще создало проблемы, о которых я и подумать не мог. Я твердо сказал как Берлускони, так и моим избирателям, что совершенно не имею намерения отказываться от основной работы и отдавать все свое время сенаторским обязанностям. Сильвио прекрасно понял, что если я в конце концов заброшу творческую деятельность и потеряю популярность, то «Вперед, Италия!» уж точно ничего не выиграет.
В июле 1994 года в качестве сенатора я полетел специальным правительственным рейсом в Лос-Анджелес на финальный матч чемпионата мира по футболу между Италией и Бразилией. Для человека, который любит футбол так, как люблю его я, это был царский подарок. К сожалению, матч был запланирован на 17 июля — несчастливое для меня число, и я заранее знал, что мы проиграем.
На почетной трибуне рядом со мной оказались Джордж и Барбара Буш, бывший президент Соединенных Штатов с супругой. Я познакомился с ними в Италии и был очень рад снова встретить. Барбара, так же как и я, обожает собак, это очень цельная и остроумная женщина. Я сразу честно предупредил ее, чтобы она не изумлялась тому, что может увидеть, и сказал:
— Какая удача, что вы не знаете итальянского языка, потому что могли бы услышать ужасающие вещи. Когда речь заходит о спорте, мы, итальянцы, превращаемся в диких зверей, и очень может быть, что я буду себя вести совсем не так, как подобает сенатору.
Во время игры, которая, как я уже сказал, закончилась неудачно — Италия проиграла по пенальти — меня охватило страшное возбуждение, и я орал и вопил, как последний тифози. Иногда я замечал, что Барбара поглядывает на меня, как на психа. Но в перерыве она сказала мне любезно:
— Я никогда в жизни не видела футбольного матча и не знала, что это такой прекрасный и азартный вид спорта. Хочу, чтобы внуки научились играть в футбол. — И весело добавила: — Но самое интересное зрелище — это вовсе не игроки, а болельщики.
Перелистывая дневник за тот год, я вспоминаю свое рабочее расписание. Так, одну неделю мне пришлось заниматься различными политическими делами в Риме и в Катании, проектом празднования трехтысячелетия Иерусалима, для организации которого меня пригласили в Израиль, оформлением декораций и костюмов «Кармен», моего первого спектакля в Вероне, который должен был выйти через год, и прочей «мелочью» в том же духе.
Совершенно неожиданно на меня свалился проект фильма по великолепному роману Шарлотты Бронте «Джен Эйр». Мои друзья из кинокомпании «Медуза Продакшнс» составили тайную интригу с Риккардо Тоцци и с милейшей Джованнеллой Дзаннони, чтобы этот фильм достался мне. Джованнелла хорошо помнила, что в прошлом мы неоднократно говорили о том, как можно было бы снять фильм по «Джен Эйр» — я всегда считал, что это один из лучших английских романов XIX века. Но меня поражали не только его литературные достоинства — еще когда я прочитал роман впервые, на меня произвела глубокое впечатление удивительная современность его героини: первая женщина в истории (по крайней мере, литературы), которая осмеливается крикнуть в лицо любимому, что любит его всем своим существом, но вынуждена подавить в себе это чувство, потому что он ей солгал. Любовь без уважения — не любовь, это отрицание любви!
Сколько же лет с тех пор прошло! Но надо признать, что это исторические слова, и они полностью изменили общество и мир. И особенно самосознание женщины.
Говорят, что великий Толстой, прочитав книгу Бронте, испытал сильное потрясение. Именно он, так часто лгавший женщинам и в свою очередь бывший жертвой их лжи. Рассказывают, что однажды к нему в Ясную Поляну приехала то ли английская, то ли американская журналистка — точно не помню, которая хотела взять у него интервью после потрясающего успеха «Войны и мира». Молодая женщина была полна энтузиазма, что вполне понятно, и не уставала с восторженным придыханием выспрашивать великого старца, как ему удалось подняться до таких высот. Судя по всему, Толстому льстили восторги красивой журналистки, и он очень терпеливо стал объяснять ей, что работа писателя, по сути, зиждется на трех китах, как их ни маскируй.
Первым великим источником вдохновения на протяжении тысячелетий является, вне сомнений, «Орестея»[111], где речь идет о классической ситуации, бесчисленное множество раз переработанной, — отец, мать, сын, сестра и возлюбленный/возлюбленная. Не менее трети всех драм и романов, существующих во всей мировой литературе, черпали из этого непревзойденного источника, который стимулировал написание массы всякой ерунды, но иногда и шедевров.
Далее следует «планета Любви», которая, надо признать, играет на очень немногих струнах, но им совершенно невозможно противостоять. «Я люблю тебя, а ты меня» или «я тебя люблю, а ты меня нет» и так дальше, хотя вариантов немного. Но если любовь вообще убрать из литературы — рухнет все. «Ромео и Джульетта» — идеальный образец.
И наконец, третий источник вдохновения — два женских персонажа, которые изменили мир: Джен Эйр и Кармен.
Журналистка была поражена и смущена: ни один из двух персонажей не был ей известен. И Толстой начал объяснять ей, что это нечто совершенно новое, едва рожденное и открытое нашим обществом, не успевшим еще понять, насколько этим двум удивительным фигурам суждено изменить положение женщины.
