Альфред Шлиффен - Германская военная мысль
Мероприятия 2-й армии основывались на ошибочной оценке обстановки. Директива Мольтке – операция против дорог из Меца на запад – безусловно, не давала оснований для последовавших мероприятий. Однако надо согласиться, что, имея в виду обстановку, было бы не лишним дать более точную формулировку. Наполеон I также имел ошибочное представление об обстановке перед Йеной и не представлял себе, что другая часть пруссаков находится против его левого фланга.
Эти примеры опять-таки указывают на то, что многогранность войны не допускает рассматривать лишь одно средство как решающее.
Принимая во внимание, что методы Мольтке и в будущем потребуют от командующих армиями и корпусных командиров такую же самостоятельность и такое же понимание, какие они почти всегда проявляли в войнах 1866 и 1870–1871 гг., теперь подчеркивают, что эти свойства у наших генералов должны быть воспитаны и развиты в крайней степени.
Хорошо! Но разве не явится непосредственным ударом по истинному духу самостоятельности, если мы пожелаем установить для высших начальников закон, который в сущности будет захватывать лишь внешнюю оболочку дела, т. е. применение средств? Мы усматриваем в этом большую опасность и прямое противоречие духу мольтковской стратегии.
Что при известных обстоятельствах Мольтке отнюдь не отказывался от очень тесного сосредоточения, немедленно следующего за окончанием стратегического развертывания армии, видно из набросков 1868 г., в которых высказывается намерение продвинуться на линию Понт-а-Муссон – Нанси семью переходами, причем восемь корпусов следовали бы в две или три линии на фронте, протяжением в среднем 30 километров, при глубине на круг 30–37 километров. Более тесное сосредоточение при наступлении не является вообще сколько-нибудь сносно осуществимым.
Итак, мы полагаем, что построение стратегическо-тактического учения, опирающегося исключительно на явления последних войн, обозначало бы шаг назад; чудовищная многогранность войны, случайности, трения вынуждают нас предоставить полководцу ту свободу в выборе средств, которую Мольтке не ограничивал ни тогда, когда он сам избирал образ действия, ни когда дело касалось его учеников. Ввиду этого, стремясь к возможно большему единству действий на войне, нельзя переступать этого требования, остающегося на первом плане.
Мольтке исходил из бесспорно правильного принципа, что вследствие значительных расстояний, которые часто разделяют армии перед решительным кризисом, ими надлежит руководить исключительно директивами; но он отнюдь не держался слепо этого принципа и многократно вмешивал верховное командование в развитие событий путем приказов, непосредственно отданных штабам армий и даже отдельным корпусам. Это имело место, например, в период 11–13 августа, во время наступления 1-й и 2-й армии – на Мец и Понт-а-Муссон. Такими же примерами являются: приказ от 22 июня 1-й и 2-й армии о вторжении в Богемию и соединении в направлении на Гичин [160] ; приказ принцу Фридриху Карлу от 2 декабря 1870 г. о наступлении против Луарской армии на Орлеан, наконец, приказ от 12 января 1871 г. генералу фон Вердеру – вступить в бой для прикрытия осады Бельфора и т. д.
В общем, за исключением немногих периодов, как, например, капитуляция у Лангензальцы, ставка ограничивалась простейшими и кратчайшими, частью письменными, частью телеграфными приказами, так как она почти неизменно находила в штабах армий полное понимание; армейское командование часто даже точно предвосхищало ожидаемые директивы. Военная корреспонденция Мольтке дает наглядную картину этого созвучия [161] . Однако несколько раз имели место трения и проволочки, как это свидетельствует хотя бы переписка Ставки с генералом фон Штейнмецом незадолго до сражения под Шпихерном.
Когда война охватывает такое обширное пространство, как в 1866 и 1870–1971 гг., является безусловно необходимым, чтобы ставка по возможности находилась в центре событий, т. е. там, где можно наиболее широко использовать новейшие средства связи для общего руководства. С другой стороны, необходимо, чтобы ставка появилась в нужный момент при главной массе оперирующих армий, чтобы оттуда руководить и наблюдать за операциями. Промедление Ставки в Берлине до 2 июля 1865 г. часто подвергалось нападкам. Однако, приняв во внимание крайне важные события, разыгравшиеся в эти дни в Ганновере, по отношению к которым требовалось вмешательство различного рода со стороны Берлина, мы должны признать местопребывание выбранным безусловно правильно. Телеграф с театра военных действий может и отказать, что неоднократно случалось в прошлом, и в будущем, может быть, будет иметь место еще чаще.
Люди невоенные составили себе в высшей степени примечательное представление о будущем полководце, как последний, сидя у себя в кабинете за столом, будет по телеграфу и телефону руководить передвижениями войск по твердо установленным правилам; как, будучи удален от сутолоки войны, он сохранит спокойствие и ясность мышления и естественно прекрасно выполнит свои функции [162] . Но при этом забывают, что личность главнокомандующего должна оказывать столь же благоприятное воздействие на войска, как и личность самого младшего командира, и что в решительные дни нельзя будет ни за что отказаться от его личного присутствия и личного осведомления на месте. В 1866 г. верный момент для отъезда Вильгельма был выбран с тактом, достойным удивления. Так же было в 1870 г.; и во всех больших сражениях, в которых участвовало свыше одной армии, Вильгельм принимал на себя высшее командование.
Я не хочу здесь входить в подробности и разбирать, например, вопрос, не следовало ли в дни от 16 до 18 августа выдвинуть ставку более к северу, или не должна была она 17 августа бивакировать на поле сражения под Вионвилем. Во всяком случае, по-видимому, выгоднее выдвигать важность предстоящего тактического решения преимущественно перед всеми прочими соображениями; выбор места пребывания верховного вождя должен по возможности облегчать ему личное осведомление, быстрейшее поступление донесений и непосредственную передачу приказов. Следовательно, в подобные моменты ставка не должна помещаться слишком глубоко в тылу [163] .
В этом отношении Версаль имел все данные для расположения в нем ставки. Из этого центрального пункта направлялось руководство войной в целом и велось наблюдение за стратегией командования армиями, действовавшими на различных театрах военных действий.
Пока здесь велась наступательная операция – осада Парижа, ее прикрытие обусловливало переход к стратегической обороне; однако последняя велась не тактически оборонительными действиями, а путем крупных наступательных ударов (Орлеан, Ле-Ман, Амьен, Галлю, Сен-Кантен). Мы не учитываем при этом Юго-Восточного театра военных действий, так как там преследовались особые цели.
