Ирэн Фрэн - Клеопатра
Антоний немедленно соглашается на все — или почти на все. Что это, безумство любви, как полагают его ошарашенные офицеры, непреодолимая фатальная страсть, которая вспыхнула в нем с новой силой, как только он увидел отроги Тарса? Или, как возражают другие, главнокомандующий на самом деле вызвал Клеопатру лишь для политических переговоров, но, встретившись с ней, вновь запутался в силках ее чарующего голоса, ее фраз, похожих на колдовские заклинания, таких странных и сладостных, что, слушая их, не улавливаешь смысла?
Однако царица тоже, должно быть, потеряла голову, если просит передать ей в полную собственность земли, которые давно уже принадлежат Риму; надо быть поистине безумной, чтобы вообразить, будто Октавиан допустит такое.
Она что — сошла с ума или просто дала волю самым темным инстинктам и в результате утратила свою гениальную способность все хладнокровно просчитывать? Но ведь семь лет, после смерти Цезаря, она вела чуть ли не растительное существование, подавляя свое честолюбие; и, что еще хуже, три последних года (с тех пор, как появилась другая женщина) страдала οΐ бессильной ярости. Так что теперь, подобно женщинам архаической Греции — Медее, Клитемнестре, фессалийским колдуньям, тем македонским стервам, от которых произошли Лагиды и все прежние Клеопатры, — она, в слепом и злобном стремлении к реваншу, готова на все, чтобы утолить свою жажду власти.
То, чего она требует, — это прежде всего контроль над морем, от Африки до Анатолии. Значит, ей нужны порты (как на севере, так и на востоке Средиземноморья): Акко, сирийское побережье. Затем — лесистые территории, где можно добывать древесину для строительства флотов: Кипр, как легко было предвидеть, но также все вообще леса Востока, от Киликии до Ливана; и пахотные земли — Баальбека, Галилеи; и добрая часть городов, которые тянутся вдоль Иордана. И Иерихон — из-за его пальмовых рощ и плантаций мирровых деревьев; и берега Мертвого моря — чтобы она одна получала битум, который так ценят ее строители, ее врачи, ее бальзамировщики. И Синай — весь; и пески, которые простираются между Средиземным и Красным морями, — чтобы можно было спокойно тащить волоком корабли от одного моря до другого. Наконец, она требует то, что дляжее дороже всего остального: Тир, Сидон и Иудею.
Антоний, который уже согласился на все предыдущие просьбы, теперь однозначно отказывает. Клеопатра настаивает, он не уступает. Она разражается упреками, происходит бурная сцена; он упорствует. Потом они начинают торговаться; вместо Иудеи она в конце концов получает все побережье Палестины, за исключением портовых городов Газы и Аскалона. И вот она — царица половины Востока; прибыль с этих земель вскоре сделает ее несказанно богатой.
* * *Затем они отпраздновали свадьбу. Мы не знаем, как именно это происходило; скорее всего, Антоний, помня об Октавии, уговорил царицу, чтобы церемония была очень скромной, чисто формальной, то есть в минимальной степени удовлетворяющей ее самолюбие. Однако по крайней мере одно событие наверняка стало известным за пределами ближайшего окружения новобрачных: по случаю свадьбы двойняшки получили новые имена; отныне маленькую Клеопатру должны были называть Клеопатрой-Луной, а Александра — Александром-Солнцем.
Тем самым супруги как бы заранее объявили о своей победе над парфянами: ведь царь парфян всегда именовался «Братом Луны и Солнца», теперь же, еще до решающего сражения, они узурпировали его титул.
Это была еще одна провокация, в которой безошибочно узнается почерк Клеопатры. Дав своим детям такие имена, она как бы заявила, что если золотой век, о котором все еще продолжают говорить, действительно вернется на землю благодаря некоему богу-спасителю, то Произойдет это, конечно, не в Риме, а здесь, на Востоке. И что богов-спасителей, на египетский манер, будет двое — двое супругов, которых ничто, даже вечность, не сможет разлучить.
Антоний вновь предается безудержным грезам. Да, он будет Бессмертным, богом-царем и отцом царственных детей; это так же верно, как то, что Клеопатра — богиня-царица и человеческая ипостась небесной Неподражаемой. Благодаря ей он превзойдет Александра, ибо царица, его супруга, наделена благодатью делать любые мечты осуществимыми. Все, впрочем, очень просто: увидев ее, он, Антоний, возродился, как возродился Осирис в объятиях Божественной Матери; они воистину составляют божественную пару, соединены священным браком, браком Востока и Запада, — он, величайший из полководцев, и она, самая блестящая из египетских цариц, он, мужчина, который без ума от лошадей, и она, женщина, обожающая корабли; они двое воплощают в себе всю округлость мира, их судьбы — близнецы, как и их дети.
Клеопатра ликует и, поскольку лучше, чем кто-либо иной, знает силу символов, решает, что с первого сентября египетский календарь будет изменен — счет годов ее царствования, по которым датируются все события, отныне будет вестись так: «шестнадцатый год, он же первый…».
Итак, она открывает новую эру и сразу же связывает ее с войной против парфян — последней битвой, которая, как думают и она, и Антоний, откроет перед ними новый мир. И, не откладывая дела в долгий ящик, супруги начинают собирать все необходимое для этой войны: коней, людей, продовольствие, вооружение.
Антоний имеет в своем распоряжении шестьдесят тысяч солдат, из них десять тысяч отборных всадников, галлов и иберов, к которым в Армении должны присоединиться еще и восточные воины, такие же свирепые, как парфяне. Все сплетни вокруг Антония смолкают; его легионы готовы следовать за ним, они полны энтузиазма, потому что его план отличается безупречной точностью и его разум, кажется, вновь вернулся к нему: прежде чем выступить в поход, он успел привести в порядок свои тылы, реорганизовав в маленькие крепкие царства мозаику городов и народов, составляющих Восток. Верность Клеопатры ему тоже обеспечена: царица ждет от него еще одного ребенка.
Более того, в конце зимы, когда огромная колонна легионов трогается в путь, царица, несмотря на свою беременность, сопровождает мужа; в мае (к тому времени ее срок достигает уже шести месяцев) караван, наконец, выходит на берег Евфрата. Здесь супруги расстаются: приближается лето, жара становится невыносимой. Антоний торопится в Месопотамию, где его ждет враг; царица возвращается в Александрию, чтобы успешно завершить свою войну — родовые схватки.
Ей нужно во что бы то ни стало произвести на свет мальчика: ведь в Риме другая женщина разродилась еще одной дочкой.
ПАРФЯНСКАЯ СТРЕЛА
(лето 36 — осень 34 г. до н. э.)
