Борис Савинков - Воспоминания террориста. С предисловием Николая Старикова
Не знаю, что еще имеет Бурцев – пишите, что Бурцев припас какой-то ультрасенсационный “материал”, который пока держится в тайне, рассчитывая поразить суд, – но то, что я знаю, действительно не выдерживает никакой критики, и всякий нормальный ум должен крикнуть: купайся сам в грязи, но не пачкай других. Я думаю, что все, что они держат в тайне, не лучшего достоинства. Кроме лжи и подделки быть не может. Потому, мне кажется, суд, может быть, и сумеет положить конец этой грязной клевете. По крайней мере, если Бурцев будет кричать, то он останется единственным маниаком. Я надеюсь, что авторитет известных лиц будет для остальных известным образом удерживающим моментом. Если суда не будет – разговоры не уменьшатся, а увеличатся, а почва для них имеется; ведь биографии моей многие не знают. Ты говоришь, делами надо отвечать. Работой. Теперь мне представляется, что заявление твое все-таки не заставит молчать. Они, слепые, будут говорить, а разве Вера Фигнер не работала с Дегаевым. Конечно, мы унизились, идя на суд с Бурцевым. Это недостойно нас как организации. Но все приняло такие размеры, что приходится унизиться. Мне кажется, что молчать нельзя, – ты забываешь размеры огласки, но если вы там найдете возможным наплевать, то готов плюнуть и я вместе с вами, если это уже не поздно. Я уверен, что товарищи пойдут до конца в защите чести товарища, а потому я готов и отступиться от своего мнения, и отказаться от суда. Поговори. Я… передаю твое мнение, если хочешь, прочти ему и это письмо. Прости, что написал тебе столь много, и, вероятно, ты все это знаешь и думал обо всем. Мне бы хотелось только не присутствовать во время этой процедуры. Я чувствую, что это меня совсем разобьет. Старайся, насколько возможно, избавить меня от этого. Обнимаю и целую тебя крепко. Твой Иван. Пересылаю и письма. Пиши. Только не заказным».
Письмо это было юридическою уликою участия Азефа в террористических предприятиях.
Премьер-министр Столыпин отвечал на запрос. В своей речи он официально признал полицейскую роль Азефа.
«Перейдем к отношению Азефа к полиции. В число сотрудников Азеф был принят в 1892 году. Он давал сначала показания департаменту полиции, затем в Москве поступил в распоряжение начальника охранного отделения; затем переехал за границу, опять сносится с департаментом полиции и, когда назначен был директором департамента Лопухин, переехал в Петербург и оставался до 1903 года. В 1905 году поступил в распоряжение к Рачковскому, а в конце 1905 года временно отошел от агентуры и работал в Петербургском охранном отделении. Конечно, временно, – когда Азефа начинали подозревать или после крупных арестов, Азеф временно отходил от агентуры».
По мнению Столыпина, скандал Азефа поднят для большей славы революции. Столыпин, к концу своей речи, разбирает источники, откуда пошло азефское дело, – это Бакай, Бурцев и бывший директор департамента полиции Лопухин. Оба первые не заслуживают доверия в силу своего прошлого, а из дела о Лопухине видно, что об участии Азефа в террористических актах он ничего не знал.
При таком положении дела, несмотря на цитированное выше письмо, Столыпин не видел ни в деятельности министерства, ни в агентурной работе Азефа каких-либо незакономерных действий.
Лопухин, как я уже говорил, был арестован по обвинению в выдаче государственной тайны. Азеф арестован не был.
VIII
Разоблачение Азефа нанесло тяжелый моральный удар партии, и в частности террору: оно показало, что во главе Боевой организации много лет стоял провокатор. Но разоблачение это освободило вместе с тем партию от тяготевшей над ней провокации. Оно заставило пересмотреть многое в прошлом.
В частности, оно заставило меня проанализировать снова те выводы, к которым я пришел всем опытом моей боевой работы.
Я должен был признать, что если мое мнение о полном бессилии Боевой организации было правильно и что если все террористические попытки последних лет действительно были заранее обречены на неудачу, то зато в причинах этого бессилия я в значительной степени ошибался. Так, некоторые недостатки наружного наблюдения были, очевидно, результатами полицейской роли Азефа: Дурново, Столыпин, Дубасов были заранее предупреждены о готовившихся на них покушениях, и самые приемы нашей работы были им, вероятно, в точности известны. Непонятные аресты отдельных товарищей нужно было отнести также на счет провокации Азефа.
Оставаясь при моем прежнем мнении о технических изобретениях как о единственном пути, который может поднять террор на должную высоту, я тем не менее решил взять на себя ответственность за попытку восстановления Боевой организации. Я сделал это по двум причинам.
Во-первых, я считал, что честь террора требует возобновления его после дела Азефа: необходимо было доказать, что не Азеф создал центральный террор и что не попустительство полиции было причиной удачных террористических актов. Возобновленный террор смывал пятно с Боевой организации, с живых и умерших ее членов.
Во-вторых, я считал, что правильно поставленная расширенная Боевая организация, при отсутствии провокаторов, может, пользуясь старыми методами, явиться паллиативом в деле террора: при благоприятных условиях ее деятельность могла увенчаться успехом.
Я счел своим долгом заявить о своем решении Центральному комитету. Центральный комитет выразил мне доверие и сделал следующее постановление.
«1. Боевая организация партии социалистов-революционеров объявляется распущенной. 2. В случае возникновения боевой группы, состоящей из членов партии социалистов-революционеров под руководством Савинкова, ЦК: а) признает эту группу, как вполне независимую в вопросах организационно-технических Боевой организации партии социалистов-революционеров, б) указывает ей объект действия, в) обеспечивает ее с материальной стороны деньгами и содействует людьми, г) в случае исполнения ею задачи разрешает наименоваться Боевой организацией партии социалистов-революционеров. 3. Настоящее постановление остается в силе впредь до того или другого исхода предпринятого Боевой организацией дела и во всяком случае не более года».
Я стал готовиться к новой террористической кампании.
Август 1909 г.
Сноски
1
Ваши наихудшие подозрения подтвердились. Будьте готовы к тому, что Толстый узнает о миссии Вольдемара. – Ред.
