Джим Уайт - Джеймс Хэрриот. Биография
Хотя тихие, скромные похороны — это именно то, что желал бы отец, мы понимали, что многие люди хотели бы с ним проститься. Поэтому через восемь месяцев после его смерти, 20 октября 1995 года, в величественном Йоркском соборе прошла поминальная служба по Джеймсу Альфреду Уайту. Это было незабываемое событие не только благодаря трогательной службе и возвышенной музыке: в тот день собор был наполнен не печалью, а смехом. Это было воистину торжество жизни, которая для многих столько значила.
Крис Тимоти и Роберт Харди виртуозно прочитали отрывки из произведений Джеймса Хэрриота и П. Г. Вудхауза. Я выступил с речью, Эмма, дочь Рози, тоже прочитала отрывок, и Алекс Тейлор трогательно почтил память своего старого друга. Моя дочь Зои играла на трубе во время церемонии в составе духового оркестра школы Св. Петра. Они также сыграли вариацию на основную музыкальную тему из «Всех созданий — больших и малых», которую специально для этого случая написал учитель музыки школы Св. Петра Эндрю Райт.
На службе присутствовали две тысячи триста человек. Были члены Королевской коллегии ветеринаров, Британской ветеринарной ассоциации и многих других профессиональных объединений. Пришли представители издательского мира, а также многочисленные друзья, клиенты практики и бывшие помощники, которые многому научились у отца, делая первые неуверенные шаги на своем профессиональном пути.
Поклонники книг отца приехали со всех концов страны — от Шотландии до южного побережья Англии. Многие хотели отдать дань уважения человеку, который, через свои книги, стад для них другом. Отец до самого конца не переставал удивляться своему успеху, и я тоже был поражен масштабами его популярности во время поминальной службы в соборе. Мне выпала большая честь быть сыном человека, который, начав с нуля, очень многого добился, — человека, ради которого столько людей пришли в Йоркский собор.
Конечно, острее всех смерть отца переживала моя мать. Она потеряла не только горячо любимого мужа, но и человека, с которым прожила долгую и счастливую жизнь. Дом опустел после его смерти, и ей, как и другим овдовевшим людям, приходилось учиться жить с этим. К счастью, ей было о ком заботиться: у нее остался Боди, бордер-терьер, но и его она потеряла, когда мне пришлось усыпить Боди через восемнадцать месяцев после смерти отца.
Однако моя мать не одна. Отец всю жизнь жил с собаками, но единственное животное, которое все еще шествует по дому, это разноцветная кошка по кличке Нахалка. Приблизительно в то же время, когда мне пришлось взять на себя печальную обязанность и усыпить Боди, это нежное маленькое создание само явилось в дом. Я всегда считал, что ее послала сама судьба, и моя мать оказалась такой же заботливой по отношению к животным, как и ее муж.
Кроме того, что эта счастливая кошка питается не хуже, чем питался Альф Уайт, она еще и спит на отапливаемом крыльце. Рабочий, который ею устанавливал, был потрясен.
— У меня бывали странные заказы, — сказал он мне, — но отопление… для кошки?
В марте 1996-го ветеринарная клиника Синклера и Уайта переехала с Киркгейт, 23 в новое помещение на окраине Тирска. У старого дома, возможно, и было свое очарование, но длинные извилистые коридоры, нехватка места и удобной стоянки стали источником неприятностей. Нам в буквальном смысле пришлось переехать, чтобы выжить.
Знаменитый увитый плющом дом с красной дверью, однако, сохранился. Теперь там находится музей Джеймса Хэрриота. В 1996 году Хамблтонский окружной совет выкупил помещение и открыл его для посетителей под названием «Мир Джеймса Хэрриота». Скелдейл-хаус будет жить еще долгие годы, — так жители Северного Йоркшира отдают дань уважения своему выдающемуся приемному сыну.
Меня не раз спрашивали, одобрил бы мой отец столь масштабное предприятие, организованное под его именем, — ведь он всегда старался не привлекать к себе внимание. Он был благодарен местным жителям за сдержанное отношение к его успеху, но они показали свои истинные чувства к нему, единодушно поддержав этот проект. Я знаю, отец был бы глубоко тронут этим жестом признательности и уважения.
Смерть Альфреда Уайта вызвала несчетное количество откликов, свидетельствующих о любви и уважении, которыми он пользовался во всем мире.
«Чикаго Трибьюн» — газета, которая помогла зажечь звезду Джеймса Хэрриота в Соединенных Штатах Америки в 1973 году, — выразила чувства многих людей. Мэри-Энн Гроссман писала:
Люди часто просят меня назвать своего любимого писателя, вероятно, ожидая, что я начну витиевато разглагольствовать о Прусте или Шекспире, поэтому мне было неловко честно ответить: «Джеймс Хэрриот». Но я больше не испытываю неловкости. Я провела чудесные выходные, перечитывая книги Хэрриота, и поняла, что в его творчестве есть все: превосходно выписанные, яркие персонажи, сочувствие к людям и животным, отличный сюжет, разворачивающийся в более добрые времена, юмор, уважение к необразованным, но трудолюбивым людям и любовь к природе.
Но есть в книгах Хэрриота что-то еще, чего я не могу до конца выразить словами: от них веет глубокой порядочностью, и, прочитав их, хочется стать лучше. Полагаю, в наши дни мы называем это духовностью, эту искреннюю веру Хэрриота в неразрывную связь между людьми и животными — будь то телята, которым он помогал появиться на свет, или избалованные питомцы, как Трики-Ву, очаровательный, но перекормленный пекинес.
Коллеги Альфа не забыли его огромный вклад в повышение престижа профессии ветеринарного врача. Его самый первый помощник Джон Крукс написал некролог для «Ветеринери Рикорд» в марте 1995-го:
Джеймс Альфред Уайт, под псевдонимом Джеймса Хэрриота, был, бесспорно, самым известным и самым любимым ветеринаром в мире. Другие, более компетентные, чем я, безусловно, напишут о его литературном таланте и огромных заслугах перед профессией ветеринара, о чем свидетельствуют почести, которыми его осыпали во всем мире. Он принимал эти знаки признательности с большим удовольствием, но и с необычайной скромностью.
Во время нашей последней встречи, всего за несколько месяцев до его смерти, он выразил искреннее, слегка смущенное изумление от своего феноменального успеха в литературе. Я как сокровище храню в памяти наш последний разговор. Мы обсуждали ветеринарные вопросы, говорили о сложных случаях и забавных ситуациях. Хотя Альф получил диплом в «доантибиотиковую» эпоху, он быстро освоил новые препараты, новые анестетики, новые хирургические методики и лабораторные процедуры. Когда я в 1951 году поступил на работу в практику, она вполне соответствовала времени. У Альфа были маленькие чувствительные руки и особый талант к акушерской работе. Несмотря на коротковатость рук, он с потрясающим мастерством справлялся со сложными отелами у крупных шотгорнских коров, распространенных в 1950-е. Один фермер как-то сказал мне: «Да, он достал отличного живого теленка, — но чуть ли не весь залез внутрь, чтобы его вытащить!» Альф обращался с животными уверенно и мягко. Он любил свою работу.
