Михаил Барро - Пьер-Жан Беранже. Его жизнь и литературная деятельность
1812 год можно назвать финалом поэтических исканий Беранже. Желая чем-нибудь почтить Люсьена Бонапарта, он собирает в эту пору свои лучшие идиллии и предпосылает им посвящение своему меценату. Несмотря на рекомендацию Арно, цензор Лемонтей не нашел, однако, возможным разрешить печатание этого сборника. Ему казались слишком резкими два стиха в эпилоге: «Оставайтесь, оставайтесь, в назидание миру, свободным от золота, обременяющего чело королей». Беранже не согласился выбросить посвящение и отказался от печатания сборника, а вместе с тем и от идиллий.
В посвящении Люсьену прекрасно выразилось переходное настроение поэта. Люсьен преклонялся пред классиками и только при основательном знании их считал возможным истинное творчество. Беранже, полнейший невежда как в языке Горация, так и в языке Гомера, как бы соглашается, что в этом преграда развитию его таланта. «Скажите, – спрашивает он в своем посвящении Люсьену, —
Скажите, отчего в наш славный век
Я и мои стихи умрем, не зная славы?
Затем – увы! – что древность не открыла
Своей классической гармонии секретов,
И воспитание, кормилица поэтов,
Сосцом своим меня ведь не кормило!
Чего хотите вы от тех, кто не учился?
Одни волчцы росли лишь там, где я родился,
Одни несчастия давали мне уроки,
И хорошо еще, что не пороки!..»
Беранже никогда не забывал благодеяний Люсьена, но в песне «Придворное платье, или Визит к Его Высочеству» он довольно едко посмеялся над желанием сенатора придать академический лоск своему протеже… Маленький человек приобретает придворное платье: его приглашают ко двору. Вот он в новом костюме, полный довольства предстоящею честью. Однако до Его Высочества весьма далеко, а кареты у нового придворного не имеется. Он отправляется пешком. Добрый сосед перехватывает его по дороге и предлагает закусить. Он соглашается, но просит поторопиться: он идет к Его Высочеству. Свадьба приятеля в другом пункте его маршрута вызывает такую же остановку, но, хоть будучи порядком навеселе, он опять пускается в дорогу. Тут ожидает его третья задержка: он встречает Розу, веселую кокетку, которая увлекает его к себе. Путешествие оканчивается в кабаке, где новый придворный, не дойдя по назначению, засыпает глубоким сном. Погружаясь в объятия Морфея, он навсегда отказывается от двора и говорит:
А кто пойдет, друзья, к вельможе,
Тому дарю свой новый фрак.
Отказавшись от печатания идиллий, Беранже точно так же отказался от подражания классикам.
В 1812 году он впервые записывает свои песни. Он не делал этого раньше, и многие из его песен пропали поэтому для потомства, например «Упитанный бык», «Придворный чистильщик сапог», написанные в 1805 году, и другие. Мысль записать свои песни пришла ему во время болезни его друга, художника Герэна. Сидя у постели больного, поэт развлекал его, напевая свои куплеты, и, тут же записав их, набрал около сорока. Что касается забытых, то их насчитывается гораздо больше. Многие из них отличались большой откровенностью сюжета. Беранже объяснял их происхождение не только своей молодостью, но главным образом деспотизмом наполеоновского режима. По его мнению, стесненная в своем выражении мысль тем сильнее стремилась перейти границы дозволенного: скабрезность песни делалась своего рода оппозицией.
В начале XIX века во Франции насчитывалось несколько поэтов с фамилией Беранже. Это было неудобно ни для автора «Придворного платья», ни для его однофамильцев. Один из них воспел рождение императорского принца, и все приписывали эту оду Пьеру-Жану Беранже, что вовсе не входило в его расчеты. С другой стороны, его однофамильцы немало волновались, когда их считали авторами его собственных песен, подымавших на ноги цензуру. Чтобы спасти и себя и других от подобных недоразумений, Беранже прибавил к своей фамилии частицу де. Ламартин думал, что поэт признал таким образом свое аристократическое происхождение, но песня «Le Vilain» («Простолюдин») вполне опровергает это. Вот что писал Беранже на эту тему внучке Люсьена, госпоже Сольмс: «Смейтесь надо мною, сколько хотите, моя красавица, вы не помешаете мне быть таким же аристократом, как сам король, и вы не отнимете у меня всех возможных прав подписываться де Беранже. Я не придаю никакого значения этой частице, но дело в том, что она мне принадлежит по праву. Одни ограниченные умы погружены в мелочные интересы. Маркизы ли, плебеи ли служат демократическому принципу, – это не изменяет вопроса, лишь бы они нашли этот принцип в глубине своей души. Я не понимаю, как можно гордиться титулом, которым обязан случаю, тем более что в наш век он утратил всякое значение, но не понимаю также, как те, которые с ним родились, стараются тщательно скрыть, чтобы угодить иным людям. Будьте всегда независимы: не ряса создает монаха. Что касается меня, пускай меня называют Беранже, или де Беранже, или даже шевалье де Беранже, мне решительно все равно. Я бы постыдился объявить, в угоду иным из моих знакомых, что не имею права на это де, но я никогда не чванился им. Засим, моя милая фея, не занимайтесь более этим важным вопросом. Вы получили неоспоримые титулы от остроумия, красоты и прелести, и нет у вас более ревностного поклонника и слуги, как ваш старый друг, маркиз Беранже… Оно, пожалуй, и благозвучно, не правда ли?.. Или вы, может быть, предпочитаете: Беранже, искатель рифм?.. Лихо, не правда ли?.. Выбирайте…» Говоря о своем праве на частицу де, поэт имеет в виду свой акт о крещении, где эта частица фигурирует перед его фамилией. Что касается аристократических претензий своих предков, то он смеется над ними в своей автобиографии. Во всяком случае это вопрос действительно «неважный».
После кратковременного увлечения «Духом христианства» Беранже навсегда сохранил уважение к Шатобриану как писателю и человеку. Не разделяя всех его симпатий, он никогда не забывал, что обязан ему расширением своего умственного кругозора. Когда появился «Путеводитель от Парижа до Иерусалима», сочинение того же Шатобриана, он увлек Беранже, но совсем не в ту сторону, куда призывал читателя автор. «Я должен вам признаться, – писал он приятелю в 1811 году, – что знакомство с последним сочинением Шатобриана („Путеводитель“) пробудило во мне желание съездить не на Святую землю, а в Италию, в священную страну искусства и почти столь же поэтическую, как Греция…» Это были последние поиски таланта, где бы приложить накопившуюся энергию. В знаменитый «двенадцатый год», начало крушения наполеоновского режима, Беранже принимается за поэму «Жанна д'Арк». Он вырос на сочинениях Вольтера, но никогда не мог простить ему насмешек над «орлеанской девою». Это оскорбляло его патриотизм, и в этом же последнем чувстве заключается причина, почему он вздумал воспеть знаменитую девственницу. Еще в Перонне он живейшим образом следил за событиями во Франции, но до 1812 года очень редко трактовал сюжеты, в которых отражались бы его заботы об отчизне. С «Жанны д'Арк» начинается эта новая эра его литературной деятельности. Правда, он не закончил поэмы, и вообще неизвестно, много ли написал, но это не важно. В данном случае характерен самый выбор сюжета: Беранже становится с этих пор писателем-гражданином.
