Николай Стеллецкий - Странствующий украинский философ Г. С. Сковорода
Энтузиазм Сковороды, равно как и Сократа, представляет из себя только положительное начало жизни; отрицательное же начало — ирония, бывшая большею частью прикрытием его энтузиазма: ее игривая молния всего чаще отражалась тогда, когда обнаруживала высшую степень восторга. Следующий отрывок из письма Сковороды к его другу Афанасию Панкову[31] раскрывает дух и характер его иронии. «Отеческое наказание, пишет он, заключает в своей горести сладость, а мудрая игрушка утаевает в себе силу. Глупую важность встречают по виду, выпроважают по смеху, а разумную шутку печатлеет важный конец. Нет смешнее, как ученый вид с пустым потрохом, и нет веселее, как смешное лице с утаенной дальностью; вспомните пословицу: красна хата не углами, но пирогами. Я и сам не люблю поддельной маски тех людей и дел, о которых можно сказать малороссийскую пословицу: стучит, шумит, гремит. А что там? Кобылья мертва голова бежит. Говорят и великороссийцы: летала высоко, и сила недалеко, о тех, что богато и красно говорят, а нечего слушать. Не люба мни эта пустая надменность и пышная пустошь; а люблю то, что сверху ничто, но в средине что; снаружи ложь, но внутри истина. Картинка сверху смешна, все внутри боголепна… Не по кошельку суди сокровище. Праведен суд судит!.. Иногда во вретищи кроется драгоценнейший камень». Ирония Сковороды простиралась до того, что он иронизировал даже над своим собственным именем. В 1787 году императрица Екатерина II, проездом чрез Украину, много наслышавшись о Сковороде, увидела его и спросила: «отчего ты такой черный?» — «Э! Вельможная мати, — отвечал философ: где же ты видела, чтобы сковорода была белая, коли на ней пекут да жарят, и она все в огне?»
Переходя к изложению философского мировоззрения Сковороды, предварительно заметим, что он, как мы видели и раньше, постоянно старался связывать свое философское учение с церковной традицией, в которой он вырос, и в которой жило все его окружающее. При этом он часто прибегал к аллегории, пытаясь образам и понятиям библейским сообщить философский, хотя и не всегда правильный, смысл. В конце — концев; Сковорода пришел к убеждению, что св. Библия содержит в себе в скрытом виде ответы на всякие вопросы и что надо только уметь их извлечь оттуда. Поэтому он любил Библию больше всего на свете. Вышеприведенное письмо его к Панкову заканчивается такою надписью: «Любезный приятель, твой верный слуга, любитель священныя Библии, Григорий Сковорода». А в письме своем к Ковальскому, от 1790 года, он взывает так: «О, сладчайший органе! Едина голубице моя Библия! О, дабы сбылось на мни оное! Давид мелодично выгравает дивно. На все струны ударяет! Бога выхваляет! На сие я родился. Для сего им и пью; да с нею (с Библией) поживу и умру с нею»!
Желая найти «начало всемирной машины», Сковорода говорит: «взглянем теперь на всемирный этот мир… как машинище, составленный из машинок, не ограниченный ни местом, ни временем… Я вижу в нем единое начало, един центр и един умный циркуль во множестве их. Это начало и этот центр есть везде, а скутности его нет нигде… Если скажешь мне, что этот внешний мир кончится в каких — то местах и временах, имея положенный себе предел, и я скажу, кончится, т. е. начинается. Видишь, что граница одного места есть вместе и дверь, открывающая поле новых пространств. И тогда ж зачинается цыпленок, когда кончится яйце. И так всегда все идет в бесконечность. Все исполняющее начало и этот мир, как его тень, не имеет границ. Он всегда и везде при своем начале как тень при яблони. В том только разница, что древо жизни стоить и пребывает, а тень умаляется, то преходит, то родится, то исчезает, и есть ничто: materia aeterna». Это «единое начало», этот «вездесущий центр и умный циркуль» Сковорода называет Богом. При этом он поясняет, что «у древних Бог назывался всемирным умом, также бытием вещей, вечностью, судьбою, необходимостью; а у христиан главнейшия Его названия следующие: дух, Господь, царь, отец, ум, истина». «Божественный дух, продолжает Сковорода, весь мир содержит в движении, как машинистова хитрость — часовую машину на башне в сам есть бытие всякому созданию. Сам одушевляет, кормит, управляет, починяет, защищает и по своей же воле, которая зовется всеобщим законом, опять обращается в грубую материю. По этой причине разумная древность сравнивала Его с математиком или геометром; потому что непрестанно упражняется в пропорциях или размерах, вылепливая по разным фигурам, напр., травы, деревья зверей и все проч…. Время, жизнь и все прочее в Боге содержится»[32].
Рассуждая в частности о начальной и конечной причине каждого из существ, Сковорода учит, что «век подобен венцу: начало и конец заключается в одной точке, от зерна волос в зерно возвращается… Какое первоначальное основание тварей? — Ничто. Вечная воля, возжелав облечь свои совершенства в видимое явление, из ничего произвела все то, что существует мысленно и телесно. Эти хотения вечной воли оделись в мысленности, мысленности в виды, виды в вещественные образы. Назначено каждому существу, по образу вечного, поприще или вдруг явить свои силы, т. е. излияние невидимого во временной видимости и снова вступить в свое начало, т. е. в свое ничто. Край первый в крав последний есть едино, и это единое есть Бог. Все твари; вся природа суть приятелище, риза, орудие: все это обветшает, свиется, изменится; один дух Божий исполняющий вселенную, пребывает во веки. Богочеловек наш — венец наш: не умирает, но изменяется от смерти в живот, от тления в нетление. Умирают и умерли уже, им же Бог чрево их и слава в студе их. Грядет час и ныне есть, егда мертвые услышать глас Сына Божия, и услышавшие оживут. Аще убо и ныне есть час; то почто наутрие, да тысячу лет, на несколько веков и кругообращений планет откладываем жизнь, смерть, воскресение, суд, глас Сына Божия? Нося уже в себе неугасаемый огонь мучительных желаний и чувствований и неусыпаемый червь угрызений совести, можем ли сказать, что мы еще не осуждены, что глас Сына Божия еще не слышится в нас, что труба Божия еще не низвела в нам Судно страшного, праведного, судящего так, как бы он слышит наше сердце?»
Отвлеченные рассуждения Сковороды о существенном в мире и случайном внутреннем и внешнем, вечно пребывающем и кажущемся лежит в основе его этических взглядов. Все случайное, внешнее и кажущееся — плоть, тление, тень; существенное же, внутреннее есть вечное, Бог. В человеке отражение этого постоянно пребывающего, божественного есть его внутренний нетленный дух, который Сковорода называл иногда «Минервой». «Ибо, как Минерва, по баснословию, рождена из головы Юпитера, так наш дух происходит от Бога». «Так как, — замечает Коваленский, — Бог дает дарования духа не в одну меру, но различно, по различию отраслей всецелого, то людей, вступающих в состояние жизни не по врожденной способности, называл Сковорода людьми без Минервы. Таким образом, видя робкого военачальника, грабителя судью, хвастуна ритора и проч., он с досадой замечал: вот люди без Минервы! Взглянув однажды на изображение Екатерины II, сказал он с движением: вот голова с Минервой»! Истинный человек, т. е. живущей в нем дух или мысль, отражая в себе это вечно пребывающее, небесное, носит вместе с тем в себе и единственно возможную «меру» (критерий) познания Бога, или плана вселенной. Значит, познание есть единственный путь к соединению с вечной основой мира, есть единственная истинная цель, жизни. «Жизнь живет тогда, когда мысль наша, любя истину, любит выслеживать ее тропинки»; «животворить едва истина», и «не ошибся некий мудрец, положивши пределом между ученым и неученым границу мертвого и живого». «Бог от нас ни молитв, ни жертв не хочет принять, если мы не узнали Его», Познание, составляя таким образом цель жизни, есть в тоже время и единственно истинное счастье человека. Сковорода говорит, что «счастье состоит в том, чтобы, узнав настоящую в себе способность, но ней построить свою жизнь. Так многие ученые были бы, может быть, разносчиками, многие судьи — пахарями, военачальники — пастухами в т. д. Отсюда, — продолжает он, — происходит то, что одно и тоже состояние жизни одного ублажает, а другого окаянствует; одного царский венец преукрашает благословением, славой, бессмертием, а другого низвергает во тьму кромешную с проклятием его имени; одного учение возвысило до небес, а другого низвело до ада; одному судейство доставило имя благодетеля, а другому грабителя; одному начальство в похвалу и честь, а другому в хулу и повешение». В духе своей философии Сковорода настаивал на душевном спокойствии и внутреннем равновесии, как на необходимейшем условии счастья человеческого. Но познание же является и единственной основной добродетелью, обусловливающей собою все остальные добродетели. Впрочем, между добродетелью и счастьем, по Сковороде, как и по Сократу, нет существенной разницы, — это две точки зрения на один и тот же предмет.
