Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 7. По зимнему следу
У Света мы засиделись, ждали сообщений о полете к Луне, а когда вышли, на реке была ночь. Шел мелкий и теплый дождь. Мотор забулькал, и мы тронулись в темноту.
Жутковатое плавание. Надо было угадывать повороты реки, помнить, где наклонились подмытые половодьем дубы и где от русла уходят тупиковые старицы. Я лежал на носу лодки с фонариком. Темнота съедала жиденький свет на полпути к берегу. Но если мы шли близко к обрыву, из темноты вдруг вырывалось дерево в белых кудряшках. Ослепительно белое! Я выключал фонарь, и дерево исчезало. Включал – и опять в полосках дождя мерцало окруженное темнотой дерево. Цвела черемуха. Раза три лодка почти натыкалась на берег, мотор испускал дух, и тогда было слышно: шуршит по воде теплый дождь и с ума сходят в темноте соловьи. Где-то не ближе Спас-Клепиков громыхала гроза. Казалось, по небу плыли в такой же, как наша, гулкой алюминиевой лодке.
Мы вымокли, но почему-то в избу не хотелось спешить. Я прислонился спиной к шершавому дубу и слышал, как в темноте стукнула дверь, залаял Дружок и зашлепали по воде весла. Жена лесника плыла нас встречать. На кордоне издали слышно мотор. Если звук не проплыл мимо, а сразу стих, надо встречать – от реки кордон отделяет широкая старица.
– Где вас носило… – несердито сказал в темноте женский голос.
– А мы загуляли, – в тон жене ответил лесник.
Я надел сухую рубашку и сел на пороге избенки. Небо очистилось, вода капала только с деревьев. Низко над соснами стоял красноватый Марс. В лесу, как в бане, сильно пахло березовым веником.
* * *В прошлом году на кордоне жила «комариная экспедиция». Лучшего места для проверки комариной отравы и быть не может. «Комары появляются разом в день. И тогда хоть ревом реви», – сказал лесник. Я ждал судного дня, и он наступил. В теплый вечер комаров как будто просеяли с неба. Тучи! И каждый из них жаждал моей крови. Три километра на кордон с Волчьей вырубки я шел через звенящую комариную стену. Я отбивался березовой веткой и хорошо понял, для чего у лошади хвост.
Но комары кое-кому принесли радость. На лужке под окном охотилась стая скворцов. Птицы прыгали вверх, не взлетая. Издали комаров не было видно, и казалось, скворцы, слегка захмелев от тепла, забавно танцуют. Куры охотились на комаров возле коровы. Наша кормилица Роза позволяла курам клевать «комариные семечки» даже в ушах и с носа. Осмелев, куры стали взлетать на корову. Петух по привычке разгребал лапами шерсть на спине у притихшей Розы и кукарекал.
Я намазался диметилфталатом и пошел к речке. За комарами охотились рыбы. Вечерняя вода была покрыта живыми кругами. Остановившись под дубом, я стал снимать трясогузку. Она сидела на коряге, торчавшей из омута, и ловила комаров прыжками на одном месте. Неожиданно трясогузка вспорхнула, и я застыл… Охота за комарами началась возле моей головы. Трясогузка почти касалась крыльями носа, щек и ушей. Диметилфталат не давал комарам приземлиться, и я смог стоять неподвижно. Трясогузка, наверно, считала: «Так и должно себя вести существо, которого я, птица, спасаю от комаров». Насытившись, трясогузка села на свою белевшую от помета корягу и задремала на одной ножке, превратившись в серый пушистый шарик.
Через какие-то щели комары на ночь пролезли в мою избушку. Пришлось в старом ведре развести дымный костер. Как поп кадилом, я помахал ведерком в «горнице» и в сенях. Комары улетели. А в деревянной избушке остался приятный запах улья.
* * *Приехал Свет, и мы пошли искать оленьи рога. На Волчью вырубку олени в апреле приходят погреться. Как раз в это время они теряют рога. Мы отыскали два рога. Один прошлогодний, мышами тронутый рог, другой свежий, как из металла отлитый, с пятью большими отростками. Неожиданно Свет схватил меня за руку и показал глазами под сосну. В семи шагах сидела на яйцах глухарка. Птица считала, что мы ее не заметили. Она и правда была почти незаметной. Серовато-ржавые перья сливались с корою и опавшими иглами. Только сверкавший темным стеклышком глаз выдавал птицу. Без лишних резких движений мы делали снимки, доставали из мешка объективы, меняли пленку. Минут десять надежда – «я не замечена» – не покидала глухарку. Мы приготовились тихо уйти, как вдруг большая птица, чуть пробежав, полетела. В гнезде лежало шесть коричнево-желтых яиц.
Дня через два мы навестили гнездо. Глухарки не было. Яйца были холодными. Еще через день – то же самое… В очередной приход я увидел: яйца тоже исчезли. Кто-то нашел гнездо. Лиса? На коленях я осмотрел землю. Ни следа, ни волоска.
«Дело о глухарке» можно было закрыть. Но, обходя по кругу пространство возле гнезда, я вдруг увидел свежую рытвину. Инструмент, которым выгребали песок, был явно не лисий. Я перевел взгляд в сторону и увидел «вещественное доказательство». Хорошо зная, как выглядит медвежий помет, сосновой палочкой я все же провел исследование. Медведь тут бродил и оставил переваренный муравейник.
Лесные шорохи сразу приобрели для меня новый смысл. Медведь ходил дня два назад. Скорее всего, именно он проглотил глухариные яйца. Но я уже забыл о гнезде. Медведь! Вот оно, решение споров: есть медведь в заповеднике или нет? Есть медведь! И это южнее Москвы, в рязанских лесах. Я сделал снимки «сокровища» и толику бывшего муравейника положил в целлофановый мешок. Букетик ландышей придал прозаической ноше вполне лирический облик. Посвистывая, я пришел на кордон и сразу позвонил в заповедник. Зоолог, приплывший на лодке, сказал: «Да, сожрал муравейник!..»
* * *Но мое доказательство опоздало. Дня четыре назад служащий заповедника Василий Васильевич Червонный видел медведя. Он столкнулся с ним на болотах почти вплотную.
* * *Начинаю понемногу скучать по Москве. Вчера с попутной лодкой отослал «берестяные письма». Думаю, друзьям приятно получить в конверте лоскуток бересты с приветом и просьбой подослать бубликов. Древней бумаги в здешнем лесу много. Березняк в пойме погиб от летнего наводнения. Вершины деревьев давно упали, и только стволы стоят, как голые кости. Береста на них отстает и трепещет на ветру белыми лоскутками…
По ночам звенит камышовка-сверчок. А днем без умолку считают время кукушки. И появился главный лесной певец – иволга. Удивительна песня у золотой птицы. Начало – нежная флейта, а конец – грубый кошачий крик.
Для меня прилет иволги и цветение рябин означает конец весны.
* * *Девять часов я просидел в шалаше, ожидая: вот-вот прилетят. Аисты не прилетели к гнезду. Под вечер я вылез из ямы, попрыгал, чтобы размять затекшие ноги, и полез на сосну. Ни яиц, ни птенцов в гнезде не было. Два черных аиста почему-то не завели семью и, видимо, только держались вблизи родового гнезда.
