Вадим Бурлак - Русский Париж
Поверил ли Кантемир словам об отравлении флорентийским ядом? Доказательств этому нет. Но болезнь и обращения к петербургским сановникам с просьбой отпустить его на несколько месяцев в Италию, на лечение, документально подтверждены.
Запоздалое разрешение
Даже упоминание, что Антиох Дмитриевич просит отпуск за свой счет, не помогло. Петербург медлил с ответом. Вероятно, причиной этому была борьба вице-канцлера Алексея Петровича Бестужева-Рюмина с так называемой «французской партией» при дворе Елизаветы и ее сторонниками. Бестужев-Рюмин стоял за сближение с Англией и с Австрией, в противовес Франции и Пруссии.
Конечно, такая позиция вызывала неудовольствие Версаля. Среди приближенных императрицы Елизаветы было немало сторонников короля Людовика XV. Они пытались скомпрометировать вице-канцлера и поставить на этот пост своего человека.
Верный долгу, честный и талантливый Кантемир был необходим Бестужеву-Рюмину именно в Париже. Обширные связи, наблюдательность, умение анализировать политическую обстановку делали Антиоха Дмитриевича там незаменимым.
Лишь 14 февраля 1744 года из Петербурга пришло разрешение отправиться на лечение в Италию. Поздно. У Кантемира уже не было сил даже доехать из Парижа в Версаль…
Приступы боли накатывали по нескольку раз в день. После сообщения студентов о «спящем тарантуле» Антиох стал с подозрением относиться к лекарствам. Не в медицинских ли склянках таится «сигнал к пробуждению» яда? Боль он теперь переносил, не прибегая к снадобьям. А она день ото дня становилась все мучительней.
Как запоздало разрешение из Петербурга…
Могущественная фаворитка
Неужели отрава была поднесена маленькой, веселой, остроумной и кокетливой Жанной-Антуанеттой Пуассон? Кантемир силился и не мог вспомнить хоть малейшего намека на коварство в ее простодушном взгляде.
Русский посланник даже не посчитал нужным сообщить в Петербург о знакомстве в Париже со столь незначительной особой во французском свете.
И не подозревал Кантемир, что через год после его смерти «незначительную особу» Жанну-Антуанетту Пуассон представят Людовику XV. А вскоре не только во Франции, но и во многих других странах она станет известна под именем маркизы де Помпадур. Почти девятнадцать лет она будет влиятельнейшей фавориткой французского монарха.
В короткий срок Помпадур превратилась в одну из богатейших женщин страны. Однако деньги быстро наскучили ей. Она диктовала моду и вкусы, по ее прихоти смещались и назначались министры и главнокомандующие, а послы иностранных держав, прежде чем попасть к королю, стремились встретиться с ней. Русские дипломаты не были исключением.
Портрет маркизы де Помпадур. Художник Франсуа БушеПо свидетельству современников, такого количества подношений в виде ювелирных драгоценных украшений не знала еще ни одна женщина в истории Франции. Маркизе де Помпадур многие завидовали и не любили.
Ненависть, как известно, не способствует объективной оценке личности. В некоторых исторических исследованиях ее представляют неграмотной, сумасбродной. Насчет сумасбродства фаворитки Людовика XV есть множество документальных свидетельств. А вот насчет неграмотности…
Перед своей кончиной Помпадур заявила близким:
— Желаете знать, что было самым ценным в моей жизни? Ступайте и смотрите!.. — Она указала рукой на открытую дверь, ведущую из спальни в будуар.
Там оказались нарочито разбросанные на полу драгоценные ювелирные изделия.
На столе приближенные Помпадур увидели раскрытую шкатулку.
— В ней, наверное, самое ценное для могущественной фаворитки, — решили они.
К их изумлению, в шкатулке хранились лирические стихи Пьера-Клода де Лашоссе и Антиоха Кантемира, подаренные авторами много лет назад еще мало кому известной мадемаузель Пуассон.
«Всякому имя даю, какое пристойно»
В марте 1744 года Кантемир уже не покидал дом, но продолжал работать. Письменный стол был завален и деловыми бумагами, и новыми и старыми стихами.
Хоть муза моя всем сплошь имать досаждати,
Богат, нищ, весел, скорбен — буду стихи ткати…
Он по многу раз перечитывал написанное в разные годы в Париже, но, увы, еще не опубликованное на родине.
Что устарело или требует поправок? Исправлять в своих творениях он уже ничего не станет. Кантемир оставался непоколебимым в своих принципах: правдивость литературного изображения, подчинение страстей и чувств рассудку и гражданскому долгу. А еще — верность сатире.
Не зря в 1777 году Гавриил Романович Державин отметил, что Кантемир повлиял на формирование реалистической и сатирической стороны его поэзии. А под портретом Антиоха Дмитриевича он написал:
Старинный слог его достоинств не умалит.
Порок! не подходи: сей взор тебя ужалит.
Даже в Париже Кантемир вспоминал о бедственном положении русских крепостных:
Пахарь, соху ведучи иль оброк считая,
Не однажды вздыхает, слезы отирая:
«За что-де меня творец не сделал солдатом?
Не ходил бы в серяке, но в платье богатом,
Знал бы лишь ружье свое да своего капрала,
На правеже бы нога моя не стояла…»
Пришел побор, вписали пахаря в солдаты —
Не однажды уж вспомнит дымные палаты,
Проклинает жизнь свою в зеленом кафтане,
Десятою в день заплачет по сером жупане…
В первой половине XVIII века никто из русских дворян не позволял себе подобную критику. Не случайно большинство произведений Кантемира разрешили публиковать в России лишь в 1762 году, через восемнадцать лет после его смерти, а переиздали — только в середине XIX столетия. Но до этого они печатались в Лондоне и в Париже.
О том, что сатира ему ближе и важнее, чем лирика, Антиох Дмитриевич писал:
Рифмы не могу прибрать, как хвалить желаю;
Сколько ногти ни грызу и тру лоб вспотелый,
С трудом стишка два сплету, а и те неспелы…
Стихи о предпочтении лирике сатиры, переведенные на французский, Кантемир читал своим парижским друзьям — Октавиану Гуаско, Шарлю Монтескье, Пьеру-Луи Мопертюи.
И не смешон ли б я был, коль, любви не зная,
Хотел бы по Ирисе казаться здыхая,
А Ирис вымышлена — не видывал сроду;
Однак по ней то гореть, то топиться в воду,
И всечасно сказывать, что вот умираю,
Хоть сплю, ем сильно и в день ведро выпиваю.
Поэт объяснял, почему не может посвящать строки несуществующей Ирисе.
