Евгений Дырин - Дело, которому служишь
- Куда собрался? - удивился Котлов, сидевший на кровати с книгой в руках.
- В стационар. Врач дал предписание па процедуры.
Говоря это, Полбин отвернулся от Федора и стал усиленно смотреть в оконное стекло, проверяя, хорошо ли завязан галстук.
- Какие процедуры, Иван? Ты что, болен, что ли?
- Может быть, болен. Душ Жарко прописали. Котлов захохотал, откинулся к стене, больно ушиб затылок и, потирая его рукой, оказал поучительно:
- Не Жарко, а Шарко, во-первых. Это по фамилии одного французского врача, он еще Герцена когда-то в Париже лечил. А во-вторых, эта процедура для тех, у кого нервы.
- Значит, и у меня нервы, - ответил Полбин и, не оборачиваясь, вышел из комнаты.
- Бывают души, от которых становится жарко! - со смехом крикнул ему вслед Котлов.
Оставшись один, Федор погрузился в размышления. "Надо систематизировать факты", - сказал он себе. А факты были такие. В первый же вечер, когда они по ошибке попали в стационар и Степановна устроила их в просторной комнате на втором этаже, Иван сказал, что ему еще не хочется опать и спустился вниз. Вернулся он через полчаса с однотомником Некрасова и двумя крупными яблоками в карманах френча. "В них много железа, фосфора и витаминов", - сказал он, вручая одно Федору. Утром встал рано и пошел к Маше спросить, нет ли у нее почтовой марки. Видно, успел узнать, что она живет возле почты, и хотел пройтись для уточнения адреса. Потом почти неделю никуда не выходил - значит, и себя проверял и ждал: спросят ли о нем. Характер... Но и у девушки, кажется, характер. Впрочем, Иван таких людей любит.
- Значит, правильно я ему провозные дал, - подытожил свои рассуждения Котлов, имея в виду разговор с Пашковой и сообщенную ей весьма лестную аттестацию Полбина как летчика.
Насвистывая "все выше и выше" Федор перекинул через плечо полотенце и пошел умываться. Проходя мимо часов в коридоре, он с удивлением отметил, что не было еще и девяти. После ночного дежурства Маша сменяется в девять. Стало быть, Иван безошибочно построил расчет времени.
Полбин не пришел к обеду. Явился он только в сумерках. Котлов в это время играл в шахматы с учителем из Глухова, седым старичком в узком черном костюме и вышитой украинской сорочке. Быстро разделавшись с не очень сильным противником, Федор поспешил в свою комнату, где Полбин, скрипя ремнями, расстегивал портупею.
- Ну, как душ Жарко?
Полбин поднял глаза, и в них сверкнули искорки смеха.
- Был разговор о полетах, - ответил он. - Ты не объяснил ей, что такое ручка управления. Она думала, что это такая маленькая, как у швейной машинки или кофейной мельницы. А я с тростью зонтика сравнил. Сейчас дождик накрапывает, потеплело.
Он повесил ремень на спинку кровати и кивнул в сторону окна, стекла которого покрылись светлыми капельками.
- Ага, дождь загнал, - резюмировал Котлов. - И врач и пациент попали под холодный душ...
Полбин рассердился или только сделал вид, что раздражен.
- Ну ладно тебе. Затвердил: душ, душ. Нравится она мне очень, понял?
- Понял. А ты ей про свои геройские полеты рассказывал? Девушки это любят.
- Рассказал. Как летал самый первый раз, на мельнице.
Котлов улыбнулся. О "самом первом" полете Полбина он уже слышал. Было это давно, когда Иван батрачил у кулака Живодерова, владельца единственной в деревне ветряной мельницы. Однажды Полбин собрал группу своих товарищей, таких же, как он, подростков, и сказал, что поднимется на мельничном крыле. Ему не поверили, но пошли к мельнице. Когда крыло медленно проходило у самой земли, Иван подпрыгнул, уцепился руками за его деревянную раму и повис в воздухе. Он поднимался, а земля опускалась, проваливалась. Из-за пригорка вынырнули избы, блеснула речка Карамзинка. Горячий ветер бил в лицо, шевелил волосы, набрасывал их на глаза. Крыло замерло на миг в самой верхней точке, совсем рядом Иван увидел железную крышу и ржавый флюгер на коньке мельницы. В это время на земле раздались тревожные крики. Мальчик глянул вниз и обмер, увидав неестественно сплюснутую фигуру Живодерова. В руках у хозяина была толстая палка, служившая для утрамбовывания муки в мешках. Крыло быстро опускалось. Иван висел на вытянутых руках и готовился спрыгнуть, но Живодеров поднял палку... Иван ловко, как гимнаст на трапеции, поджал ноги. Удар пришелся по воздуху. Крыло, скрипя и подрагивая, пошло вверх. Опять рядом оказался ржавый флюгер. Руки мальчика затекли, держаться уже не было сил. Опускаясь к земле, он издал громкий крик и сделал вид, что собирается прыгнуть прямо на плечи Живодерову. Тот испуганно попятился. Иван разжал онемевшие пальцы, упал, но вскочил на ноги и убежал.
Теперь, припомнив рассказ Полбина о его первом "полете", Котлов заметил:
- Ну, это вряд ли в твою пользу.
- А я о пользе не забочусь, - слукавил Полбин. - Какая может быть польза? Вот от чего бывает польза, - продолжал он и, подойдя к повешенной у двери шинели, вынул из карманов два яблока.
- О-о! Железо. Фосфор. Витамины. Это от...
- Конечно! - Полбин спрятал руки с яблоками за спиной. - В правой или в левой?
- А разве не оба мои? Ты же там наелся до отвала.
- Нет. Приказано передать одно тебе.
- Апорт. Лучший сорт, - с видом знатока проговорил Федор, принимаясь за яблоко.
- Слушай, Федя, - сказал Полбин. - Ты пойдешь со мной к Пашковым?
- Когда?
- На праздники.
- А что, приглашают?
- Да. Нас обоих.
- Если приглашают, то пойду.
Через неделю, седьмого ноября, Котлов и Полбин сидели в небольшой уютной комнате с цветами на подоконниках, которая именовалась гостиной, хотя в ней стояли две кровати, застеленные белыми тканевыми одеялами. Семья Пашковых им понравилась. Отец Маши, бухгалтер одного из областных учреждений, был польщен тем, что среди его гостей находятся летчики, и то и дело заводил с ними разговор о политике, о кознях Чемберлена, о том, что английские рабочие не позволят капиталистам напасть на Страну Советов, и каждый раз требовал подтверждения своим словам: "Верно я говорю?" Перечисляя факты недоброжелательного отношения к Советскому Союзу со стороны непосредственных западных соседей, он сметал крошки со скатерти таким жестом, как будто откладывал костяшки на счетах: "Конфликт на КВЖД - раз. Убийство полпреда два..."
Полбин поддакивал: "Верно, Николай Григорьевич", но тут же развивал собственные мысли и незаметно оказывалось, что при всем своем внимательном и регулярном чтении газет бухгалтер обкома союза "Медсантруд" делает не совсем правильные выводы из общеизвестных фактов. Он считал, что главные враги Советской страны - панская Польша и боярская Румыния ("они нам Бессарабию отдавать не хотят"), а Полбин доказывал: эти государства пляшут под английскую дудку и деньги получают от американских банкиров.
