Жерар де Нерваль - Жак Казот
«Мой сон в ночь с субботы на воскресенье в канун праздника Святого Иоанна
1791
Уже давно находился я в непотребном доме, даже не подозревая о том, хотя крошечная собачонка, бегавшая по крыше и прыгавшая с одного черепичного ската на другой, должна была натолкнуть меня на эту догадку.
Я вхожу в помещение и вижу там юную девицу, сидящую в одиночестве; каким-то образом мне становится известно, что это родственница графа де Дампъер; она узнает и приветствует меня. Вскоре я замечаю, что она словно страдает головокружением; кажется, она нежно беседует с кем-то, находящимся прямо перед нею; я понимаю, что этот кто-то – дух; внезапно перекрестив лоб девушки, я приказываю духу явиться.
Предо мною возникает некто в возрасте четырнадцати-пятнадцати лет, недурной наружности; по одежде, выражению лица и повадкам это юный хлыщ; я связываю его порукам и ногам, невзирая на крики и сопротивление. Тут появляется другая женщина, столь же одержимая; с нею я обхожусь тем же манером. Оба призрака сбрасывают одежду и дерзко насмехаются надо мною, как вдруг отворяется дверь и входит коренастый мужчина, с виду и по костюму похожий на тюремщика; он вынимает из кармана маленькие наручники, которые сами собою защелкиваются на руках моих пленников. Я препоручаю их воле Иисуса Христа. Не знаю, по какой причине выхожу я из этой комнаты, однако почти сразу же возвращаюсь назад, чтобы допросить схваченных; они сидят на скамье в какой-то нише, при виде меня оба встают, и тут шестеро неизвестных, в бедняцкой одежде, окружают и уводят их. Я выхожу следом; кто-то вроде капеллана шагает рядом со мною. „Я иду к маркизу такому-то, – сообщает он, – это весьма достойный человек, я пользуюсь каждым свободным часом, дабы навещать его“. Кажется, я принимаю решение сопровождать его, но вдруг замечаю, что на ногах у меня комнатные туфли; остановясь, ищу, куда бы поставить ногу, дабы подтянуть завязки; тут какой-то толстяк нападает на меня посреди просторного двора, полного народа. Возложив незнакомцу руку на лоб, я связываю его во имя Святой Троицы и Иисуса, под покровительство коего и отдаю моего обидчика.
„Под покровительство Иисуса Христа!“ – восклицает толпа, меня окружившая. „Да, – говорю я, – и вас предам в его же руки, прежде связав“. Толпа с ропотом расступается.
Подъезжает экипаж, похожий на извозчицкий; выглянувший из окошка человек окликает меня по имени: „Но, сир Казот, как же это вы толкуете об Иисусе Христе, разве можем мы быть отданы под его власть?“ Тут меня посетило красноречие, и я с жаром принялся прославлять Иисуса Христа и милосердие Его к грешникам. „Сколь вы счастливы! – заключил я – Теперь вы сможете сменить оковы“. – „Оковы? – вскричал человек, запертый в экипаже, на крышу коего я тем временем взобрался. – Да неужто же нам не могли дать хоть миг передышки?!“
– Ну-ну, не ропщите! – откликнулся кто-то. – Вы и впрямь счастливы, вы получите нового господина, и какого господина!
На что тот, первый, заметил: „Я так и думал“.
Повернувшись спиною к экипажу, я побрел через этот поистине гигантский двор, освещенный одними лишь звездами. Взглянув на небо, увидел я, что оно прекрасного бледно-голубого цвета и сплошь усеяно звездами; пока я мысленно сравнивал его с иными небесами, увиденными в непотребном доме, ужасная буря, внезапно налетевшая, смутила и заволокла его; ударил гром, в одно мгновение небосвод охватило пламенем; оконное стекло, упавшее в сотне шагов от меня, вдруг оказалось у ног моих; из него возник дух в виде птицы величиною с белого петуха, но с более длинным телом, короткими ногами и широким клювом. Я ринулся на птицу, творя крестные знамения; почуяв во мне сверхъестественную силу, дух замертво упал предо мною. Мне захотелось размозжить ему голову. Но какой-то человек, схожий с бароном де Луа, молодой и красивый, в сером, шитом серебром камзоле нежданно явился с просьбою не топтать птицу ногами. Вынув из кармана футляр, украшенный бриллиантами, а из оного – ножницы, он передал мне их, давая понять, что птице нужно отрезать голову. Не успел я взять ножницы, как меня отвлек громкий хор, – это толпа, находившаяся в непотребном доме, во весь голос нестройно завела песню с не зарифмованными строчками:
Воспоем избавление наше,
О, счастливый свободный народ..
Проснувшись, я принялся молиться; встревоженный сим странным сновидением, я отнес его к числу тех, что насылает Сатана, желая исполнить меня гордынею, и потому обратился к Господу через заступницу наше Деву Марию и долго взывал к Нему, дабы узнать, какую миссию Ему угодно возложить на меня; что бы ни было, но я исполню на земле то, что обязан исполнить к вящей славе Господней и на благо всех божьих созданий».
Как бы ни отнеслись благоразумные люди к этому слишком подробному изложению смутных ночных сновидений, оставляющих впечатление бессвязного бреда, но в веренице этих странных картин все-таки чувствуется нечто пугающе таинственное. Не следует видеть в этом заботливо описанном, внешне бессмысленном сне всего лишь самокопание мистика, связывающего реальные события со своими сновидениями. Ни один из множества письменных документов, вышедших из-под пера Казота в этот период, не свидетельствует даже о частичном помрачении его умственных способностей. Откровения его, неизменно носившие отпечаток монархических убеждений, направлены на одно: найти связь во всем происходящем с неясными пророчествами Апокалипсиса. Именно это школа Сведенборга и называет наукой о соответствиях. Несколько фраз из предисловия заслуживают особого внимания:
«Представляя сию достоверную картину, я хотел дать полезный урок тем тысячам индивидуумов, чье малодушие вечно побуждает их сомневаться в очевидном, ибо для того, чтобы поверить в него, им необходимо сделать значительное усилие. В круге жизни они выделяют лишь несколько более или менее кратких мгновений, уподобляясь циферблату, коему неведомо, какая пружина заставляет стрелки отсчитывать часы или отмечать расположение планет.
Кто из нас, в приступе гнетущей тоски, в отчаянии от того, что ни один из живущих или, вернее, прозябающих вокруг людей не может ответить на самые жгучие его вопросы и принести тем самым если несчастие, то покой, не обращал взора, застланного слезами, к вечному своду небес?!
И тогда огромное пространство, что разделяет сей подлунный мир и вечность, где на незыблемом своем основании покоится престол Отца небесного, исполнится для него сладостной надеждою. Эти лучистые огни на необъятном лазурном небосводе услаждают не только взор его; небесное сияние озаряет его душу, сообщает его мыслям свет гениальности. Он вступает в разговор с самим Предвечным, и даже природа благоговейно замолкает, дабы ни единым звуком не помешать этому возвышенному общению».
