В. Богров - Дм. Богров и убийство Столыпина
Появление Дм. Богрова у начальника Киевского охранного отделения Кулябко в середине 1907-го года, совпадает, как мы видели, с самым разгаром его революционной работы, в качестве члена группы анархистов-коммунистов. Воодушевленный идеологией этого учения, недавно вернувшись из заграницы, где больше не в силах был усидеть «без дела», бросившись с головой в самую гущу революционной работы и принимая в ней самое активное участие во всех направлениях, Дм. Богров одновременно со всем этим направляется… на службу в охранное отделение! Разве уже априори не ясно, что поступок этот является ничем иным, как шахматным ходом и одним из путей, избранным им, наряду с целым рядом других, для достижения все тех же революционных целей!
Вспомним приведенные выше принципы «анархического манифеста», в котором объявляется, что «всякие средства», допустимы для достижения поставленной себе революционной цели, и мы поймем, что Дм. Богрова, тогда 20-ти летнего юношу и фанатика анархической идеи, не могли остановить никакие «революционно-этические» соображения от того шага, который он признал полезным для осуществления своих анархических целей.
Не могли его также остановить и соображения «партийной дисциплины», так как революционная организация, к которой принадлежал Дм. Богров, не являлась «партией» в смысле объединения, подчиняющего своих членов определенным правилам революционного поведения и предъявляющего к ним установленные требования дисциплины или тактики.
Дм. Богров был членом свободного революционного объединения, группы анархистов-коммунистов, принципиально чуждого всякой «принудительной» регламентации поведения. Учение анархистов предоставляет каждому члену организации по свободному усмотрению определить линию своего поведения и только руководствуясь своей собственной совестью избирать пути для осуществления своих революционных целей.
Дм. Богров избрал в качестве одного из таких путей — использование охранного отделения для совершения террористического акта, и, как мы знаем, именно этот путь, а не какой либо иной, дал ему возможность достигнуть того, что являлось целью его жизни и революционной работы.
Я утверждаю, что для того, чтобы понять поступок Дм. Богрова, а также для того, чтобы понять и оценить его личность, исследователи дела должны отречься как от точки зрения «буржуазной морали», так и от «партийной революционной этики», а должны стать единственно на почву психологии анархизма. Тогда эта часть «загадки Богрова» получит простое и убедительные объяснение.
Труднее было бы доказать вышеприведенные утверждения, если бы наряду с идейными мотивами можно было бы, хотя бы с некоторой вероятностью, предположить существование каких либо иных, своекорыстных, побуждений, заставивших Дм. Богрова направиться в Киевское охранное отделение. Однако, наличность подобных побуждений довольно единодушно отвергнется всеми исследователями.
Действительно, звание «агента охранного отделения» далеко не почетное, а служба его отнюдь не спокойная и безопасная. Нельзя не признать, что даже для самого беспринципного человека буржуазного класса требовалась бы большая доля решимости, если не сказать отчаяния, для того, чтобы избрать такую «карьеру». Несомненно, что молодой человек из богатой семьи, вращающийся в лучших интеллигентских кругах общества, и, притом, проникнутый резко революционным настроением, мог бы завести сношения с охранным отделением, лишь под давлением каких либо особенно тяжелых, роковых обстоятельств. И при этих условиях поступок его не мог бы быть оправдан, но, во всяком случае, он был бы объясним.
Таких обстоятельств в жизни Дм. Богрова никогда не было, и даже сам Кулябко, заинтересованный в том, чтобы дать правдоподобное объяснение для поступления Дм. Богрова к нему на службу, не приводит никаких данных этого рода.
Как мы видим, материальные соображения не могли играть решительно никакой роли в данном случае, так как Дм. Богров не только не испытывал никогда никакой нужды, но, наоборот, всегда имел излишек денег в своем распоряжении. Как я уже указывал выше, отец не жалел для него никаких средств, что видно из значительных расходов, которые производились на его образование и путешествия заграницу, и, конечно, Дм. Богров не услышал бы отказа, если бы ему, по каким либо соображениям, нужно было получить от отца лишнюю сумму денег. В показании от 2-го сентября 1911 г. следователю Фененко Дм. Богров, между прочим, говорит следующее: «я лично всегда жил безбедно, и отец давал мне достаточные средства для существования, никогда не стесняя меня в денежных выдачах».
Каким же образом при таких условиях Кулябко мог соблазнить Дм. Богрова жалованием в 100 рублей в месяц (ср. приведенную выше справку из дела Департамента полиции)? Здесь же приходится указать и на то, что отец в виду частых поездок заграницу поручал Дм. Богрову управление своим домом, на время своего отсутствия. Таким образом в распоряжении Дм. Богрова часто бывали крупные суммы, поступавшей квартирной платы (около 3.000 руб. в месяц).
Если, таким образом, материальный мотив совершенно отпадает, то напрашивается вопрос, не было ли в жизни Дм. Богрова такого момента, когда Кулябко мог оказать на него давление и заставить путем принуждения стать секретным сотрудником?
Таким моментом мог быть только арест Дм. Богрова и угроза тяжкого наказания за принадлежность к группе анархистов-коммунистов. Однако, и это предположение отпадает.
Дм. Богров был арестован лишь один раз, а именно 10-го сентября 1908 г., т. е. тогда, когда по сведениям Департамента полиции он уже давно числился сотрудником. Обыск, произведенный у Дм. Богрова в 1907 г. арестом его не сопровождался.
Следовательно и этого своекорыстного мотива — стремления к смягчению своей участи или освобождению из под ареста у Дм. Богрова быть не могло.
Наконец, необходимо остановится на том объяснении, которое официально дает сам Дм. Богров этому своему поступку. В том же показании от 2-го сентября 1911 г. Дм. Богров говорит следующее:
«Примкнул я к группе анархистов вследствие того, что считал правильной их теорию и желал подробнее познакомиться с их деятельностью. Однако, вскоре, в середине 1907 г. я разочаровался в деятельности этих лиц, ибо пришел к заключению, что все они преследуют главным образом чисто разбойничьи цели. Поэтому я, оставаясь для видимости в партии, решил сообщить Киевскому охранному отделению о деятельности членов ее. Решимость эта была вызвана еще тем обстоятельством, что я хотел получить некоторый излишек денег. Для чего мне был нужен этот излишек — я объяснять не желаю».
