Том Вулф - Нужная вещь
По сути своей это чувство было столь праведным, столь возвышенным, что могло стать религией. Но штатские редко это понимали. Им не у кого было учиться. И серьезные писатели больше не описывали доблести войны. Вместо этого они делали акцент на ее ужасах, часто — с цинизмом и отвращением. И дать некоторое представление об ощущениях пилота в возвышенном, духовном аспекте мог только летчик с литературным дарованием. Когда Роберт Скотт взлетел на своем Р-43 над Эверестом — в то время это было почти подвигом, — он поднял руку и отсалютовал поверженному противнику. Он считал, что победил гору, преодолев все природные силы, которые делали ее столь грозной. А почему бы и нет? «Бог — мой второй пилот», — сказал он, и эти слова стали названием его книги. То же самое сделал и наиболее одаренный из всех пишущих летчиков, француз Антуан де Сент-Экзюпери. Когда во время трансконтинентальных перелетов он смотрел на мир сверху, цивилизация виделась ему как клочки земли, непрочно прикрепившиеся к нашей бесплодной каменистой планете. Он чувствовал себя одиноким часовым, защитником этих легко уязвимых маленьких оазисов, готовым, если понадобится, пожертвовать ради них жизнью. Он оправдывал свою фамилию: он действительно был святым, летавшим по правую руку от Бога. Славный парень Сент-Экзюпери! И он был не один. Он был лишь одним из тех, кому удалось облечь все это в слова и принести себя в жертву на алтарь нужной вещи.
Немало пилотов в возрасте за тридцать, к ужасу своих жен, детей, матерей, отцов и работодателей, отправлялись добровольцами на корейскую войну. В эту проклятую богом Корею! Но все объяснялось довольно просто. Половина этих летчиков проходила подготовку во время Второй мировой войны и ни разу не участвовала в бою. И было понятно — хотя, конечно, об этом никогда не говорилось вслух, — что тот, кто не побывал в бою, не сможет достичь вершины пирамиды.
Боевой дух пехотинцев в корейскую войну был в таком упадке, что офицерам приходилось подталкивать их в бой дулами автоматов и штыками. Но в воздухе все было по-другому — это было небо летучих жокеев! Среди пилотов, летавших главным образом на F-86, встречались асы, которые успевали сбить пять и больше самолетов за то время, что требовалось корейцам и китайцам, чтобы поднять в воздух их советские MiG-15. К моменту окончания боевых действий на счету тридцати восьми летчиков-асов было 2995 убитых врагов. И только пятьдесят шесть F-86 было сбито. Славные это были парни! Они описывали свои похождения с немалой долей романтизма, как этого не делал никто со времен Люфбери, Фрэнка Люка, фон Рихтхофена и других летчиков Первой мировой войны. Полковник Гаррисон Р. Тинг, сбивший в Корее пять MiGoв (а также восемь немецких и японских самолетов в годы Второй мировой войны), сиял, как Экскалибур, когда описывал свой Четвертый отряд истребителей-перехватчиков: «Словно рыцари былых времен, пилоты мчались на F-86 над Северной Кореей к реке Ялу. Солнечные лучи отражались от серебристых корпусов самолетов, позади тянулся шлейф инверсионного следа, а они бросали вызов численно превосходящему противнику, заставляя вражеские самолеты подниматься в воздух и сражаться!» Копья и плюмажи! Я — рыцарь! Выходи на бой! Не отступать, рыцари нужной вещи!
Когда Гас Гриссом (Конрад, Ширра, Ловелл и другие познакомились с ним позже) прибыл в Корею, в воздушных силах существовала практика отвозить пилотов на летное поле еще в темноте, до рассвета, на автобусах. Те из пилотов, кто ни разу не был обстрелян MiGoM, должны были стоять. Сначала Гриссома это просто взбесило: неужели только у них, этих сидящих ублюдков, была нужная вещь? Но на следующее утро он уже сидел. В первый же свой день в Корее он полетел на север, к реке Ялу, ввязался в бой с китайским сверхзвуковым самолетом — и теперь занимал в автобусе сидячее место. Даже в бою главным было не остаться позади.
Бой сам по себе представлял бесконечную серию испытаний, и одним из величайших грехов являлась болтовня по радио. Военная частота должна была оставаться свободной от любых переговоров, кроме стратегически важных сообщений, и все несущественные комментарии считались свидетельством трусости. Пилот морского флота, по крайней мере по легенде, начинал кричать: «У меня MiG на нуле! MiG на нуле!» — это значило, что вражеский самолет зашел сзади и сел ему на хвост. И тут же раздраженный голос говорил: «Заткнись и умри, как авиатор». Нужно быть флотским пилотом, чтобы оценить эту тонкость. Хороший флотский пилот был действительно авиатором, а в авиации — лишь пилотом.
Нет, испытания никогда не кончались. И в перерывах между войнами прошлые боевые заслуги вовсе не обязательно обеспечивали офицеру место на вершине божественной пирамиды. А в конце пятидесятых появилась еще одна арена борьбы. Здесь сражались те пилоты, которые воевали во Второй мировой войне или в Корее, а затем стали летчиками-испытателями в новую эпоху реактивных и ракетных двигателей. Не каждому боевому летчику это удавалось. Например, двум великим асам Второй мировой войны, Ричарду И. Бонгу и Дону Хентиле, это не удалось — им не хватило терпения. Они хотели только подниматься в воздух и дырявить небо — и остались лишь частью военной истории. И, конечно же, с возрастом ты обнаруживал, что молодые люди становились летчиками-испытателями высокого уровня, ни разу не побывав в бою. Одним из них был Пит Конрад, который, вместе с уцелевшими членами группы № 20, получил в Пакс-Ривер статус вполне оперившегося пилота. Как и любой летчик-испытатель, Конрад гордился Пакс-Ривер и ее репутацией. Вслух каждый авиатор заявлял, что Пакс-Ривер — это подходящее место… но в душе знал, что на самом деле это не так. Ведь каждый военный летчик знал, где располагалась вершина гигантского зиккурата. Ее можно было найти на карте. Этим местом считалась военно-воздушная база Эдвардс, находившаяся в высокогорной пустыне в ста пятидесяти милях к северо-востоку от Лос-Анджелеса. И каждый знал, кто там живет, хотя реальный статус этих людей никогда не выражался словами. Более того, каждый знал имя человека, стоявшего выше всех на Олимпе, аса из асов, лучшего из истинных братьев по нужной вещи.
3. ЙЕГЕР
Всякий, кто много летает по Соединенным Штатам на пассажирских самолетах, вскоре начинает узнавать звучащий по селектору голос пилота авиалиний — с характерным растягиванием слов, просторечием и домашним спокойствием, настолько преувеличенным, что оно кажется пародией на себя, хотя этот голос действительно успокаивает. Голос, который сообщает вам, что авиалайнер находится в зоне грозы и поэтому будет прыгать вверх-вниз на тысячу футов; который просит вас проверить ремни безопасности, потому что «возможна небольшая тряска». Голос, который говорит вам (рейс из Феникса, на подлете к аэропорту имени Кеннеди, Нью-Йорк, на рассвете): «Это капитан… ммм… Тут у нас на панели приборов загорелась маленькая красная лампочка. Она хочет нам сказать, что шасси… гм… не принимают нужное положение… Теперь… Я не верю, что эта маленькая красная лампочка понимает, о чем говорит, — я думаю, что она просто неисправна…» Смешок и долгая пауза, словно бы говорящая: я не уверен, что обо всем этом действительно стоит рассказывать, но это может вас развлечь… «Но… Нужно играть по правилам, и мы будем потакать этой маленькой лампочке… Так что мы выпустим их в двух-трех сотнях футов над посадочной полосой в аэропорту, а там, на земле, парни постараются произвести осмотр старых добрых шасси, — с шасси он тоже на «ты», как и с любой другой частью своей мощной машины, — и если я прав… они скажут нам, что все в порядке, и мы просто-напросто сядем». А затем, после пары низких пролетов над полем, голос появляется вновь: «Что ж, эти парни внизу… наверное, сейчас для них слишком рано… Думаю, они еще не проснулись… и не могут сказать, опущены шасси или нет… Но знаете, мы здесь в кабине уверены, что они опущены, так что мы просто сядем на них. Ах, да, я чуть не забыл… Пока мы немного полетаем над океаном, чтобы сжечь лишнее топливо, которое нам больше не понадобится, — видите дым за крыльями? — наши маленькие леди… если они будут так добры… они пройдут по проходу и покажут вам, что такое «принять правильное положение»… Еще один смешок (мы делаем это так часто, и это так смешно — у нас даже есть особое смешное название)… а стюардессы, немного мрачнее на вид, чем звук этого голоса, начинают говорить пассажирам, чтобы они сняли очки, вытащили из карманов авторучки и другие острые предметы… потом показывают им положение с наклоненной головой… А внизу, в аэропорту, по летному полю уже носятся желтые аварийные грузовички… Вы знаете, что в вашей жизни наступил критический момент, но, несмотря на колотящееся сердце, потные ладони и мешанину в голове, еще не можете заставить себя поверить в это. Ведь как же тогда капитан, этот человек, который лучше всех осознает ситуацию, может так тянуть слова, хихикать и говорить глупости этим своим особенным голосом…
