Александр Быков - Патриарх Никон
Все это сознавал Никон. Он видел, что преемник Филарета унизил достоинство патриарха до такой степени, что Алексей Михайлович вынужден был как бы оправдывать покойного перед его прислугою: “Есть ли из вас кто-нибудь, кто бы раба своего или рабыню без дела не оскорбил? Иной раз за дело, а иной раз, пьян напившись, оскорбит и напрасно побьет; а он, великий святитель и отец наш, если кого и напрасно побил, от него можно потерпеть, да уж что бы ни было, так теперь пора всякую злобу покинуть. Молите и поминайте с радостью его, света, елико сила может”. А между тем, патриарх Иосиф многим был по душе, поддерживая малограмотных, тунеядцев, но приносящих дары. Никон понимал, что его предшественник дискредитировал патриарший сан не только в русском государстве, но и за пределами его; очевидно, что он не мог даже желать идти по его следам. Его идеалом был Филарет, он хотел из уважения к принятому сану быть Великим Государем над церковью, которой он отдал лучшие годы своей жизни и величие которой всегда составляло его задачу. Ревностно и с обычною ему суровою энергиею принимаясь за дело достижения единообразия в церковной обрядности, он логически должен был сделаться борцом за независимость и верховность своей патриаршей власти. Будь Алексей Михайлович менее податливым на выслушивание придворных сплетен и не попадись Никону на дороге кучка тупоголовых изуверов, трудно сказать, какова могла бы быть дальнейшая история России. Самому же Никону не доставало научного образования, чтобы смелее и увереннее вести задуманную реформу, и житейской изворотливости, чтобы ладить и держать в руках темную клику Салтыковых, Стрешневых, Морозовых, Трубецких, Одоевских, Долгоруких и других. Чересчур прямолинейный по характеру Никон не мог и не умел лукавить и вести дипломатическую игру с теми, чье дело, по его мнению, было повиноваться, а не умничать.
25 июля 1652 года сын крестьянина Мины вступил в управление Всероссийским патриархатом. Следуя обычаю, издавна установившемуся среди высших иерархов русской церкви, первым делом его было основать для себя новый монастырь и прославить его новою святынею. Для этой цели Никон выбрал намеченный им раньше островок на озере Валдай и назвал новоучреждаемую обитель Иверским Богородичным монастырем в честь Иверской Божией Матери, икона которой находится в афонском Иверском монастыре с 31 марта 999 года. В то же время он отправил знающего человека на Афон, с согласия иверского архимандрита Пахомия, гостившего в Москве, сделать точную копию Иверской иконы и, когда каменная церковь была построена, поставил в ней эту икону, украсив ее золотом и драгоценными каменьями. Вместе с тем Никон перенес 23 ноября в новый монастырь мощи преподобного Иакова, чудотворца Боровичского (скончался 22 мая 1544 года). Таким образом, новооснованная обитель сделалась предметом двойного поклонения; вскоре пошли слухи о совершающихся в ней чудесах и исцелениях. Алексей Михайлович, сочувствуя доброму делу “собинного друга” и желая поддержать его, приписал к Иверскому монастырю пригород Холм с крестьянами, деревнями и угодьями. Затем Никон перенес сюда из Хутынского Спасо-Варлаамиева монастыря типографию, заведенную им еще в 1650 году, в бытность новгородским митрополитом; здесь были напечатаны, между прочим, “Учебный часослов”, “Рай мысленный” Стефана Святогорца и произведения самого Никона: “Сказание об Иверской иконе”, “Сказание о созидании Онежского Крестного монастыря”, “Поучение к духовным и мирским”, “Канон молебный о соединении веры”, “Книга кормчая”, “Поучение о моровом поветрии”, “Пища духовная” и другие.
Но, исполняя дело, соответствующее его искреннему религиозному чувству и выраженное в общепринятой форме, Никон обратил серьезное внимание на задуманную реформу или, лучше сказать, коренное исправление текста богослужебных книг. Келарь Суханов еще не возвратился из-за границы, и Никон начал сам рыться в рукописях богатого патриаршего книгохранилища, поступившего в его распоряжение. Там он обратил внимание на грамоту восточных патриархов, присланную по случаю учреждения в России патриархата при Федоре I Ивановиче; в этой грамоте было сказано, между прочим: “Православная церковь приняла свое совершение не только по благоразумию и благочестию догматов, но и по священному уставу церковных вещей; праведно есть нам истреблять всякую новизну ради церковных ограждений, ибо мы видим, что новины всегда были виною смятений и разлучений в церкви; надлежит последовать уставам святых отцов и принимать то, чему мы от них научились, без всякого приложения или умаления. Все святые озарились от единого Духа и уставили полезное; что они анафеме предают, то и мы проклинаем; что они подвергли низложению, то и мы низлагаем; что они отлучили, то и мы отлучаем; пусть православная великая Россия во всем будет согласна со вселенскими патриархами”. Необходимость исправления искажений и произвольных вставок была очевидна по этой грамоте авторитетных иерархов, и в первом изданном при нем Служебнике Никон велел поместить в предисловии приведенный отрывок как бы в оправдание своих действий. Тут же, в библиотеке, Никон обратил внимание на саккос[6] митрополита св. Фотия (скончался 2 июля 1431 года), родом грека; символ веры, вышитый на этом саккосе, разнился с тем, который читали в первой половине XVII века: в старом не было прибавления слова “истинного” о св. Духе, а Никон знал, что против этой прибавки уже раздавались голоса раньше его; кроме того, на саккосе было вышито: “Его же царствию не будет конца”, – а вокруг Никона все читали: “Его же царствию несть конца”. Все эти находки только сильнее убеждали патриарха в необходимости исправления искаженного текста; но исправления тщательного, при содействии действительно знающих людей, а не “мужиков-горланов”.
Иеромонах Арсений, сосланный на покаяние в Соловецкий монастырь патриархом Иосифом, заподозрившим благодаря усердию справщиков его в латинстве, был немедленно возвращен Никоном. Проверка текстов снова перешла к Арсению, а Никон благодаря боярину Ртищеву познакомился с иеромонахом Киевского Братского монастыря Епифанием Славинецким, приехавшим в Москву по приглашению боярина “ради обучения словенороссийского народа детей эллинскому наказанию”. Славинецкий был характера кроткого, сосредоточенного, предпочитал уединенную жизнь кабинетного ученого всяким исканиям почестей, не терпел никаких житейских дрязг и был всем сердцем предан науке; он умел уживаться со всеми, никого не раздражал заявлением о своем умственном превосходстве и своею безукоризненною честностью приобрел всеобщее уважение. Познакомившись с ним, Никон полюбил его и изменил свое навеянное окружающими предубеждение против малорусов. В это время возвратился келарь Арсений Суханов из своей поездки и 26 июля 1653 года подал царю и патриарху свой отчет о командировке на Восток; его записка носит название “Проскинитарий”, то есть “Поклонник”. Суханов описал свое путешествие по греческим островам, а также пребывание в Александрии, где долго беседовал с патриархом Иоанникием, в Иерусалиме и Тифлисе; оставаясь приверженцем русской старины, он описал черными красками поведение восточно-православного духовенства и недостаток благоговения при богослужении, но при этом правдиво указал, что на востоке повсеместно употребляется троеперстное крестное знамение и соблюдаются, опять-таки повсеместно, те именно обряды и порядки, в нарушении которых греческие иерархи укоряли русскую церковь.
