Дмитрий Минченок - Дунаевский — красный Моцарт
В благотворительных концертах были заняты премьерши театра Синельникова Вера Юренева и Евгения Леонтович. Ещё недавно молодой Дунаевский не имел права на них смотреть. Но, перестав быть гимназистом, он обрёл права мужчины.
… Николай Николаевич Синельников — бог театральной России. Он знал всех звёзд, и его знали звёзды всех театров Москвы и Питера. Сумбатов-Южин, Станиславский, Мейерхольд были если не его закадычными друзьями, то по крайней мере хорошими знакомыми, с которыми он чувствовал себя на равных. Синельников, по отзывам современников, в провинции затмевал собой Станиславского. Говорили, что он продал душу дьяволу, дружил и с красными, и с белыми, понимал толк в женщинах, почитал за счастье дом, в котором много детей, а из городов мира любил те, где больше зрителей в театрах.
В послереволюционные годы, когда всем было не до театра, Синельников сам частенько становился перед началом спектакля у парадного входа в театр и зазывал зрителей на представление. Дело доходило до анекдота. Если он видел, что шёл больной человек, то кричал, обращаясь к нему: "Заходите в театр, сегодня в зале сидит самый уважаемый доктор, он может вас посмотреть в антракте!" А если шёл худой, кричал: "Сегодня в буфете очень вкусные пирожки, заходите на представление — домой толстым придёте".
Исаак со своими сверстниками-юристами посещал все театры Харькова. Студенты того времени на галёрке делали имя тому или иному актёру. Этот неисследованный психологический механизм уникален и неповторим до сих пор. Все "граждане" галёрки разбивались на "левых" и "правых", на эстетические партии, отличающиеся лишь разными пристрастиями. И начинали аплодировать каждый своей половине. Кому громче хлопают — тот или та становятся героями спектакля. Были и такие актёры, на которых "правая" и "левая" сторона сходились. Тогда уже наступал абсолютный триумф.
А был ещё и третий случай — это пристрастия партера. С партером враждовала вся "верхушка". Знаменательный случай произошёл в 1918 году при белых. Дело происходило в театре Синельникова. Шла пьеска. Роли были распределены хитро. Одна — у примы Юреневой — маленькая, нехорошая. Другая — у начинающей актрисы Никитович. Студенты стали шумно поддерживать Юреневу, а лысые перворядники — хорошенькую Никитович. И вот во время одного действия, когда эта бездарность кокетливо прошепелявила свой монолог, первые ряды шумно зааплодировали. Тогда с галёрки послышался густой бас старого студента, который уже лет десять учился на юридическом:
— Тише вы, лунатики!
На галёрке — гомерический хохот. Глаза всех невольно устремились вверх, а "лунатики" инстинктивно стали вытирать свои лысины носовыми платками. Актрисы испугались, прекратили играть, и спектакль прервали из-за хулиганской выходки.
Многомудрый Наум Шафер из Казахстана, знающий о Дунаевском всё, сказал мне: "Найдите первую любовь Исаака — она, как в зеркале, будет отражать все остальные влюблённости". Он всегда влюблялся по одному и тому же принципу. Он исповедовал культ красоты. Его многочисленные романы — не следствие непорядочности, а результат губительной веры в красоту. Прекрасное лицо женщины — красивая мелодия, пришедшая в голову. Мимо неё невозможно пройти…
… Смутное время "междуцарствия" в 1918—1919 годах было расцветом бандитизма. За столиками кафе торговали из-под полы бриллиантами и кокаином. Музыканты грассировали и предлагали томным барышням последние произведения "общепита" — жалкую кружку чаю с сахарином. Потом они читали стихи. Бандиты их не трогали.
— Мы — артисты! — гордо произносили вчерашние гимназисты, ныне студенты консерватории братья Дунаевские. Борис и Исаак многое умели, и для них были открыты любые двери. Особенно для Бориса, который раньше Исаака узнал искус театра и был допущен в святая святых — за кулисы.
В 1918 году Исаак познакомился с Верой Леонидовной Юреневой. Случилось это при довольно романтических обстоятельствах. Он впервые увидел её в одном из модных полуподвальных кафе — актрису-мечту, о которой рассказывали легенды. Юренева приходила в полуночные заведения Харькова, чтобы избавиться от тоски. Она могла не замечать присутствия мужчин, не замечать присутствия женщин. Она видела только саму себя. Это был её талант.
Может быть, для Исаака она стала олицетворением всех Прекрасных дам и вечных возлюбленных. Он как заворожённый смотрел на неё.
Неожиданно женщина повернула голову в его сторону и как будто заметила.
Перед уходом Исаак взял из вазы, стоящей на одном из столиков, букет сирени и пошёл через весь зал к актрисе. Преподнёс ей цветы.
Дивная женщина посмотрела на Исаака. Оркестрик резко снизил звук. Актриса взяла цветы.
— Вы угадали, молодой человек, — негромко сказал кто-то. — У Веры Леонидовны сегодня день рождения.
— Вера. Вера Леонидовна, — повторил молодой человек одними губами.
Это знакомство продолжилось уже после того, когда Исаак начал работать у Синельникова в театре. Однажды Борис пришёл домой и застал там Исаака с Юреневой. Он всё понял. Ему было достаточно посмотреть на неё, чтобы понять, кого она любит. В те годы они с братом были влюблены в одну и ту же женщину, и Борис оказался лишним.
Но зависть к брату проснётся позже. Гораздо позже, когда оба будут жить в Москве и оба станут композиторами. Борис одно время даже начнёт подписываться другой фамилией, чтобы его не путали с Исааком. По-видимому, он считал себя не менее талантливым. Но судьба распорядилась по-другому. Показательный пример: в своей книге, написанной великолепным языком, Борис ни разу не упомянет своего брата Исаака Дунаевского, будто того просто нет на свете.
В момент встречи со знаменитой актрисой Исааку только шёл девятнадцатый год, но он выглядел двадцатипятилетним мужчиной. Чёрные как смоль глаза с искрами смеха, лицо уверенного в себе человека. Женщины старше его сходили с ума по таким мужчинам. Вера Юренева не оказалась исключением.
— А чем вы занимаетесь? — спросила Вера Леонидовна и заметила скрипичный футляр на полу. — Вы скрипач? Я хотела бы сделать программу любовной лирики. Но не вульгарную. Вы поможете подобрать?
— Я могу вам предложить самую лучшую на свете любовную лирику. "Песнь песней". Вы знакомы с еврейской поэзией?
— Нет.
— А вы замужем?
— Уже нет.
Исаак стал видеться с Юреневой. Она манила его своим обещанием исполнить "Песнь песней". Спустя много лет он писал: "Встрече с ней я обязан одним из лучших моих произведений, музыкой к "Песни песней"… "Песнь песней" лежит у меня далеко спрятанной, как нежное и хрупкое воспоминание далёкой и печальной моей любви".
