Саймон Монтефиоре - Потемкин
12 июня Петр выехал из Петербурга в Ораниенбаум. Екатерину, которая ждала в Монплезире, летней петергофской резиденции, отделяло от Ораниенбаума всего восемь верст.
27 июня случилось непредвиденное: был арестован капитан Пассек, один из гвардейцев-заговорщиков. Хотя дворян редко подвергали дознанию с пристрастием, раскрытие заговора казалось неминуемым.
Орловы, Дашкова и Панин впервые встретились вместе, чтобы выработать срочный план действий. Потемкин вместе с другими гвардейцами ждал их указаний. Бравые Орловы, по словам Дашковой, пришли в смятение, но, «чтобы показать им, что не побоюсь разделить с ними опасность, я попросила от моего имени передать солдатам: мною только что получены вести от императрицы [...] и им следует успокоиться». Ошибка могла стоить этим людям жизни, и едва ли самоуверенность юной княгини их успокаивала.
Самой же Дашковой грубоватые Орловы не внушали доверия. Она велела Алексею Орлову, главному организатору переворота, прозванному за шрам на лице «lе Balafre» — «помеченный шрамом», — немедленно скакать в Монплезир. Но Григорий Орлов колебался, ехать ли прямо ночью за императрицей или ждать следующего дня. Дашкова утверждает, что решение приняла она: «Я потеряла самообладание от гнева и тревоги... Я требовала объяснить, почему они медлят с исполнением моего приказания Алексею Орлову... «Теперь речь идет не о том, можно ли обеспокоить императрицу, — сказала я. — Лучше привезти ее сюда без чувств, чем рисковать, что, оставшись в Петергофе, она всю жизнь будет несчастной или вместе с нами взойдет на эшафот. Скажите вашему брату, чтобы он не медля скакал в Петергоф и привез императрицу».[48]
Наконец любовник Екатерины согласился. Петербургские участники заговора получили приказ поднимать гвардейские полки. В середине ночи Алексей Орлов выехал из Петербурга в сопровождении нескольких гвардейцев. Одни стояли на запятках кареты Орлова, другие ехали в отдельном экипаже. Среди них был и вахмистр Потемкин.
В 6 часов утра они прибыли к Монплезиру. Потемкин с другими ждал у экипажа, готового помчаться в обратный путь, а Алексей Орлов отправился будить возлюбленную своего брата. Екатерина быстро оделась. Переворот мог свершиться только сегодня — или никогда.
Алексей Орлов помог Екатерине подняться в карету, набросил ей на плечи свой плащ и велел гнать в Петербург что было духу. Потемкин и еще один офицер, Василий Бибиков, вскочили на запятки, чтобы охранять драгоценную путешественницу.
Историки спорят о том, что делал в решающие часы Потемкин; рассказ, приведенный здесь, был записан англичанином Реджинальдом Полом Кери, позднее знакомым с Потемкиным и, возможно, слышавшим эту версию от него.[49]
Екатерина мчалась в столицу, буквально не успев снять ночной чепец. По удачному совпадению, встреченная ею по пути карета везла ее французского парикмахера Мишеля, который пересел к ней и причесал ее, хотя к прибытию во дворец прическа осталась ненапудренной. На подъезде к Петербургу они встретили карету Григория Орлова. Екатерина, вместе с Алексеем и Парикмахером, пересела к нему. Экипажи понеслись к казармам Измайловского полка, где нашли «двенадцать солдат и барабанщика». Вполне достаточно для захвата империи...
Солдаты бросились целовать ей руки, ноги, начали приносить присягу. Полковник — и бывший поклонник Екатерины — граф Кирилл Разумовский также преклонил колени и поцеловал руку новой государыне.
Екатерина снова села в карету и, предшествуемая священником и солдатами, отправилась в Семеновский полк. «Они встретили нас криками Виват!» Объезд казарм превратился в триумфальное шествие. Однако не все гвардейские офицеры поддержали переворот: брат Дашковой и племянник канцлера, Семен Романович Воронцов, оказал сопротивление и был арестован. Когда Екатерина находилась между Аничковым дворцом и Казанским собором, во главе конных гвардейцев появился вахмистр Потемкин. Возможно, она уже знала его имя как одного из организаторов переворота, потому что позднее хвалила «офицера Хитрово и унтер-офицера 17-ти <лет> по имени Потемкин» за «сметливость, мужество и расторопность», проявленные в этот день, — хотя ее поддержали и другие офицеры — конные гвардейцы. Потемкину на самом деле было двадцать три года.[50]
Императорский кортеж, в сопровождении нескольких тысяч гвардейцев, направился к Зимнему дворцу, где Сенат и Синод готовы были присягнуть Екатерине и вручить ей отпечатанный манифест. Панин привез во дворец своего воспитанника — его подняли с постели, и он был еще в ночной рубашке и колпаке. Новость летела по городу, ко дворцу стекался народ и приветствовал появившуюся у окна Екатерину. Двери Зимнего распахнулись, и залы заполнили солдаты, священники, послы и простой народ, чтобы присягнуть новой царице или просто поглазеть на революцию.
Вскоре за Паниным и великим князем приехала Дашкова: «Я приказала горничной приготовить мне парадное платье [...] и поспешила в Зимний дворец». Появление разодетой княгини вызвало конфуз: сначала ее не хотели впускать, а затем она не могла протиснуться сквозь толпу. В конце концов солдаты подняли ее «и понесли над толпой. Мне говорили самые лестные и трогательные слова, желали счастья и благословляли... Мое помятое платье и растрепанная прическа представлялись моему воображению как дань победе [...] в таком виде я предстала перед императрицей».[51]
Императрица и княгиня обнялись, но радоваться победе было рано: армия Петра, достигшая Ливонии, могла вернуться и разгромить гвардейцев. Под его контролем оставалась и крепость Кронштадт, охранявшая морские рубежи столицы. По совету Панина, Орловых и других офицеров, включая графа Кирилла Разумовского, Екатерина послала в Кронштадт адмирала Талызина.
Теперь осталось захватить самого императора. Екатерина приказала гвардейцам приготовиться к походу на Петергоф. Возможно, вспомнив, как шел мужской наряд Елизавете, Екатерина потребовала себе гвардейский мундир. Солдаты с радостью сбрасывали ненавистную прусскую форму и надевали старую. Екатерине отдал свой мундир капитан Талызин (кузен адмирала), а княгине Дашковой — поручик Пушкин: оба эти офицера-гвардейца были приблизительно нашего роста», — вспоминала Дашкова.[52]
Пока Екатерина принимала своих сторонников в Зимнем дворце, Петр III прибыл, как было намечено, в Петергоф, чтобы отпраздновать вместе с супругой день св. Петра и Павла. Но Монплезир пустовал. На постели Екатерины, словно призрак, лежало ее праздничное платье. Увидев его, Петр разрыдался.