Элен Фисэль - Жизнь Марии Медичи
Этого оказалось достаточно, чтобы Франсуа оставил всякие мысли о женитьбе, сулившей ему либо постыдную участь рогоносца, либо, что еще хуже, вражду с собственным королем.
Между тем, разговор продолжился:
– Я думаю выдать ее за своего кузена, принца де Конде. Таким образом, мадемуазель войдет в нашу семью и будет мне утехой в старости, которая, увы, не за горами. Принц же получит сто тысяч ливров годового дохода и сможет вволю поразвлечься на эти деньги.
Франсуа де Бассомпьер оценил сделку. А вот Генрих II де Бурбон, принц Конде61, похоже, не захотел быть «снисходительным мужем».
Свадьбу тихо сыграли в феврале 1609 года. Но потом случилось непредвиденное: едва двадцатилетний принц вступил в права супруга, он всеми силами стал оберегать красавицу-жену от домогательств короля. Более того, в ноябре 1609 года принц де Конде и Шарлотта-Маргарита де Монморанси решили бежать из страны во Фландрию. Разъяренный Генрих стал хлопотать о расторжении устроенного им брака, но не довел дело до конца, так как ему пришлось готовиться к войне с Австрией, направленной на ликвидацию гегемонии в Европе испанских и австрийских Габсбургов. Однако и это его предприятие осталось незавершенным…
Здесь важно указать еще одну деталь. До рождения дофина Людовика (1601 г.) принц Конде был возможным наследником французской короны.
* * *Знала ли Мария Медичи о новом увлечении своего мужа? Конечно, знала. Во-первых, об этом шептались во дворце на каждом углу, а, во-вторых, масла в огонь подливали Леонора Галигаи и Кончино Кончини. Именно они и научили Марию, как себя вести.
Разразившийся скандал был ужасен. Мария (и в этом ее вполне можно понять) стала как никогда раздражительна. Своему верному герцогу де Сюлли король даже признался:
– Она теперь относится ко мне не просто холодно, но и презрительно. Я пытался к ней подойти, обнять, пошутить. Все напрасно!
Де Сюлли лишь покачал головой:
– Сир, эта история наполняет меня самыми дурными предчувствиями…
– И вы тоже, – в голосе Генриха IV послышалась горечь. – Но я могу поклясться, что все это излишне преувеличено. Тут явно постарался этот пес Кончини! Это все он и его отвратительная Галигаи… Это они стараются настроить мою супругу против меня!
– И какой вывод вы из этого делаете? – спросил герцог.
– Если бы я знал, друг мой…
И действительно, увидев мужа, Мария Медичи теперь резко прерывала беседу с подданными, например, с Кончино Кончини или герцогом д’Эперноном62, и уходила в свои покои. Разговаривали они обычно о Генрихе и, будь это простые люди, их бы давно уже обвинили в заговоре против короля.
Изменились и взгляды Марии. Вообще-то она и раньше называла Лувр публичным домом, но теперь решила действовать. Заявившись к Генриху, она объявила, что решила казнить за излишнюю распущенность одну из своих фрейлин. Генрих сначала лишь пожал плечами, но потом сказал, что на дворе XVII век, а парижский двор – самый просвещенный двор Европы, и поэтому подобная суровость здесь недопустима.
На это Мария заявила ледяным тоном:
– В Лувре не должно быть публичных девок.
– Но это явное преувеличение, – возразил король. – К тому же вы и раньше выражали недовольство, но это не влекло за собой подобных последствий…
– А вот теперь последствия будут самыми жесткими. Я не потерплю…
– Что вы не потерпите? – перебил ее король. – Девушка просто допустила некоторую неосторожность. Ну и что такого? Это же не преступление. И потом, вы говорите о недопустимых нравах в Лувре, но кто его сделал таким? Мадам, а не вы ли ввели у нас чужеземные порядки? А теперь вы, поверьте мне, явно переусердствовали в области морали.
И вот тут-то Мария дала волю своим эмоциям:
– Эта шлюха должна быть казнена! И она будет казнена! Но даже не это самое главное… Вы – король, а ваша голова занята одними юбками! Это вы подаете всему двору дурной пример! – Топая ногами, она закричала: – Так вас надолго не хватит! Ваши собственные пороки доконают вас! Попомните мои слова – очень скоро с вами стрясется беда!
Скорее с вами, подумал Генрих и протянул руки, чтобы подхватить эту монументальную женщину (после родов Мария еще сильнее растолстела), если она начнет падать.
Но этого не случилось. Наоборот, флорентийка вдруг заговорила намного спокойней, хотя малейшее движение ее лица по-прежнему обнаруживало настороженность:
– Сделайте меня регентшей!
Генрих оторопел. Подобный поворот не на шутку озадачил его.
Почувствовав нерешительность венценосного супруга, Мария усилила атаку:
– Если меня официально не коронуют, на что я, кстати, имею полное право, я могу превратиться в дутую фигуру, подчиненную в отсутствие короля Регентскому совету. Такое положение недостойно для матери законного дофина. Да-да! Подумайте о вашем сыне. Если с вами что-нибудь случится, он потеряет престол. Чтобы этого не произошло, лучше заблаговременно назначьте меня регентшей!
Король вдруг улыбнулся и сказал:
– Хорошо, но в обмен на регенство – жизнь девицы, которую вы хотите казнить.
Едва сдерживая гнев, Мария кивнула. Затем она холодно спросила:
– Так когда вы назначите меня регентшей?
– Когда мне будет восемьдесят лет, – расхохотался Генрих.
– Что-о?! – Из всего потока полуфранцузской-полуитальянской брани можно вычленить только одно: «Вы не доживете и до шестидесяти»…
Как пишет Луи де Рувруа де Сен-Симон, «из уст ее градом посыпались слова, которые не каждый день можно услышать на парижском рынке»63. А если верить «Мемуарам» герцога де Сюлли, Мария даже осмелилась поднять на короля руку, но вовремя появившийся герцог якобы перехватил ее и крикнул:
– Вы сошли с ума, мадам! Стоит ему приказать, и вам отрубят голову!
После этого Мария с плачем убежала в свои покои.
Глава VIII
Коронация Марии Медичи
Мария превыше всего любила власть, она хотела сохранить ее любыми средствами и на как можно дольший срок64.
Бенедетта КравериПосле разговора с женой Генрих IV грустно сказал своему верному герцогу:
– Она исходит из убеждения, что мне осталось недолго жить… Да вы и сами слышали это.
– Сир!
– А как еще это истолковать? Зачем говорить о том, чего не может произойти до моей смерти? Я имею в виду регентство…
Максимельен де Сюлли с сочувствием смотрел на своего короля. Как человек прямой, он не желал льстиво уверять Генриха, что требование Марии Медичи не стоит и выеденного яйца.
– Сир, – сказал он, – вам следует принять меры.
– Меры… Конечно… Но если… У вас есть какие-нибудь кандидатуры, кроме… Кроме моей жены?
