Петр Образцов - Русские гении за рубежом. Зворыкин и Сикорский
Находясь в Обдорске, мы посетили соседние поселения коренных жителей, наблюдали их традиционный быт, способы рыбалки и охоты на уток и гусей и другую дичь, используя рыболовные сети. Мы также увидели место, где они молились своим древним богам, хотя официально были христианами. Здесь, в месте, защищенном стрелами и луками, мы нашли множество приношений в виде звериных шкур и разных домашних принадлежностей.
Одной из самых интересных остановок был город Березово, в северном окончании Оби. Здесь, на вершине холма, мы увидели остатки старого поселения чукчей, которое профессор Толмачов датировал еще до времен Ермака. Мы набрали горшков в разной степени сохранности. Мы также видели группу мужчин-аборигенов с шаманом, танцующих вокруг бутылок с водкой.
После месяца путешествия по Оби, которая в своем нижнем течении расширяется на несколько миль с малочисленными поселениями на берегах, мы прибыли в Обдорск. Здесь мы провели несколько дней, договариваясь о нашем дальнейшем передвижении вокруг полуострова Ямал (около 500 миль) до южной оконечности острова Вайгач, где на перешейке между островом и Новой Землей мы должны были найти радиостанцию, с которой передавались сведения о состоянии льда в этой части Северного Ледовитого океана.
Договорившись с местной рыбацкой артелью, мы получили небольшую рыбачью лодку и после довольно беспокойного путешествия недели через две доплыли до радиостанции. Последняя часть путешествия пролегала в густом тумане, и так как на лодке не было радио, то станцию мы нашли, стреляя из ружей в воздух и ориентируясь на ответные выстрелы с радиостанции. На станции жили два русских радиооператора и семья эскимосов. Операторы с нетерпением ждали ледокола, который должен был привезти нового оператора и свежее продовольствие из Архангельска. Ледокол был в пути уже несколько недель, но недавно связь с ним прервалась, и теперь не было уверенности, придет ли он вообще, так как лед был совсем плох и сюда боялись плыть после первого сентября. А это по случайному совпадению был как раз тот день, когда мы приехали. Ситуация усугублялась тем, что капитан нашего судна хотел вернуться до зимних морозов, и, если ледокол действительно не придет, единственный путь назад был с эскимосами, на зиму переезжающими южнее. Но даже они собирались скоро уезжать. В конце концов капитан поставил нам ультиматум, что, если на следующее утро мы не едем с ним, он оставляет нас на станции.
Мы были в полной растерянности и не понимали, что делать, когда услышали сирену и колокол приближающегося корабля. На следующее утро мы увидели ледокол „Саламбола“ из Архангельска, причаливший к берегу. Дополнительным сюрпризом стало то, что на корабле оказались французские специалисты по радиотехнике, которые везли ту самую аппаратуру для радиостанции в Омске. После быстрой разгрузки припасов для станции и погрузки французской техники на судно, идущее в Обдорск, мы на „Саламболе“ отплыли в Архангельск.
Путешествия по Северному Ледовитому океану редко бывают приятными, но это запомнилось мне как самое суровое из всех моих приключений за все время странствий. В течение всего путешествия океан был неспокоен, а несколько раз мы попадали в шторм. Первые дни я болел морской болезнью и не вставал с койки. На стене каюты висело приспособление, показывающее крен судна — до железной отметки в 45 градусов с каждой стороны. Эта штуковина, которая постоянно била по железкам и громко звенела при каждом ударе, чуть не свела меня с ума. В начале поездки капитан, узнав, что у меня есть опыт стрельбы из пулемета, определил меня к пулеметчикам (так как ему не хватало людей) — в случае тревоги я должен был занять отведенную мне позицию. Когда мы отплыли и у меня началась морская болезнь, я решил, что лучше пойду на дно с кораблем, чем встану с койки. Но когда дозорному показалось, что он увидел немецкую подводную лодку, и забил тревогу, мне удалось выползти наверх и привязаться веревкой к орудию. Я был так напуган и взволнован, что только после отбоя тревоги понял, что морская болезнь прошла.
В Архангельске оказалось, что город занят французскими, английскими и американскими войсками. Все посольства переехали сюда из Москвы после захвата власти большевиками. Так как в Омске я получил инструкции сначала ехать в Лондон, я обратился за визой в британское посольство, но мне было отказано в связи с тем, что они не признавали Сибирское правительство. Американским послом в России в то время был доктор Дэвид Р. Фрэнсис из Сент-Луиса. Он очень хорошо ко мне отнесся, слушал мои рассказы и явно был заинтересован Сибирью. Он выдал мне американскую визу и сделал запрос на транзитную визу в британское посольство. Англичане согласились и послали запрос в Лондон, предупредив меня, что, скорее всего, процедура займет какое-то время. У меня было с собой несколько писем для российского посольства в Дании, так что я решил сначала поехать в Копенгаген, так как американская виза давала возможность транзита через эту страну. Это было очень приятное путешествие на норвежском судне через фиорды, сначала в Христианию (Осло), потом в Копенгаген. Пассажирами корабля были в основном норвежцы, что создавало сложности в общении, но не мешало поддерживать отношения жестами, улыбками и восклицаниями.
В Бергене мы пересели на более крупное судно, на котором доплыли до Копенгагена. Я нашел там старого знакомого из Петербурга, которого правительство послало туда с семьей еще до революции и решившего там остаться. Он стал моим гидом и показал город.
Мне пришлось ждать английскую визу несколько недель, и я стал свидетелем первого перемирия в Первой мировой войне, которое впоследствии оказалось нарушенным. Весь город высыпал на улицы — все танцевали, пели, пили. Когда подписали настоящее перемирие, я был уже в Лондоне, и мне посчастливилось отпраздновать окончание войны еще раз. В Лондоне я провел почти месяц, пока мне удалось найти транспорт в Штаты и получить необходимые документы. Русская колония в Лондоне завалила меня приглашениями с просьбой рассказать о моих путешествиях и о ситуации в России. Я заметил, что не все истории нравились моим соотечественникам, большинство из которых жило на упакованных чемоданах в полной готовности вернуться в Россию, „как только революция закончится“. Все, что было сказано в противовес их надеждам, их злило до такой степени, что некоторые из них не верили моим рассказам.
Наконец настал день отъезда, я сел на „Мавританию“, чтобы отплыть в Соединенные Штаты. Это было мое первое путешествие на океанском лайнере. Я ехал первым классом и имел доступ к гостиным, курительным, читальням и проч. Мне особенно понравилась столовая — громадное меню с огромным выбором экзотических блюд, что так отличалось от моей спартанской жизни во время войны и скитаний! Хотя я и прикупил себе в Лондоне темный костюм, мне было очень неловко находиться в окружении пассажиров, переодевавшихся по нескольку раз в день. Особенно неуютно я чувствовал себя вечером, когда являться на ужин приходилось все в том же костюме. Оправдание себе я получил много позже, когда обыкновение не носить вечернюю одежду заставило меня отказаться от путешествия на другом корабле, который был торпедирован и затонул. Так отсутствие вечернего фрака, возможно, спасло мне жизнь. Наше же путешествие через океан прошло без приключений, и мы приплыли к статуе Свободы в новогоднюю ночь 1919 года, где и простояли в заливе до следующего утра.
