Михаил Смирнов - О Михаиле Кедрове
Брали самовар, корзины с продуктами и корзины для грибов. Все грузились в лодку, и Артур вместе с Иваном Ильичом Подвойским (братом Николая Ильича) переправляли компанию через быструю, бурливую Мету в лес.
И хоть грибов там было немного, все мы были необыкновенно счастливы. Самовар весело дымил шишками, молодежь разбредалась. Дядя Миша скрупулезно рылся в земле, извлекая еще не вылезшие на свет грибы. Тетя Мери и мама варили в самоваре яйца и готовили бутерброды…
Михаил Сергеевич Кедров находился в зените своих духовных и физических сил. Ему исполнилось 30 лет, и он был полон энергии. В его черных как смоль блестящих волосах не сквозил ни один седой волосок, а черные глаза всегда были непроницаемо загадочны.
Отдыхая в Жданях, он то и дело связывался с Ангарским, который должен был закончить в Петербурге дела по издательству: Михаил Сергеевич поручил ему вести переговоры с авторами.
В июле он уехал, но недели через две, уже в августе, опять приехал, чтобы забрать свою семью.
Там уже издательство «Зерно», как назвал его дядя Миша, развернуло работу полностью, магазин был завален литературой. Ангарский бегал по типографиям, принимал литераторов, заключал договоры, был правой рукой Михаила Сергеевича.
Дядя Миша опять оказался у нас. Он сидит, ссутулясь над столом, и пишет удивительные закорючки. Мы, ребята, не сводили глаз с его пера. А дядя Миша изучал стенографию. Он просил нас диктовать ему что угодно и как можно быстрее. Рука его как будто бы неторопливо скользила по бумаге, но все наши фразы мгновенно были записаны. Мы, конечно, не очень верили, что все нами произнесенное так и записано. А как проверить? Ведь прочесть ничего нельзя. Впоследствии он начал знакомить со стенографическими знаками и Артура. А в тот день, упражняясь, он нас поддразнивал и весело смеялся.
Тетя Леля гладила белье. Вдруг она сказала:
— Михаил, посмотри, в каком виде твои рубашки, просто можно в «крючки» играть.
Она нарочно зацепила пальцем за дырку, послышался треск.
Дядя Миша вскочил.
— Ея, что ты делаешь?
Она расхохоталась.
— Тебе надо шить новые рубашки, раскошеливайся. В старых ходить уже невозможно.
— Что ты, Ея! Их немножко бы зачинить, и прекрасные рубашки будут. Особенно эта, которую мне еще Нина вышила.
— Нет, нет, давай деньги, я поеду в Боровичи и куплю материал.
Уже сдаваясь, дядя Миша ультимативно заявил.
— Только не дороже чем по семь копеек аршин.
Тут тетя Леля покатилась со смеху и, глядя на меня, воскликнула:
— Женя, ты слышала? Материал по семь копеек! Ха-ха-ха!
Но дядя Миша уткнулся уже опять в тетрадь.
Мы с грустью проводили их через несколько дней на вокзал…
В мае 1908 г. в Ждани приехала поправившаяся после родильной горячки Ольга Августовна Кедрова с двухмесячным третьим сыном Игорем.
Создалось такое положение, что после ареста мужей и разгрома «Зерна» и Нина и Ольга со своими детьми не были устроены на предстоящую зиму. Дядя Саша взял на себя инициативу. Он понимал, что оставить на зиму всех на попечении моего отца, уже пожилого и больного человека, нельзя. Было решено временно подыскать подходящий в аренду дом и перевезти туда до возвращения Кедрова и Подвойского их жен с детьми и тетю Мери. Дядя Саша нашел живописное и запущенное имение Лунево в Тверской губернии на высоком берегу Волги…
Михаил Сергеевич был не только музыкантом, но и блестящим полемистом. Он наголову разбил все наивные доводы учительницы. Вначале она злилась, выходила из себя и его ненавидела, потом она раздумывала и плакала. Потом у нее появился интерес к Михаилу Сергеевичу и ко всему тому, что он говорил ей. Наконец она почувствовала себя им покоренной и осознала свою отсталость. Для нее началась новая эра познания мира. Через призму доводов Михаила Сергеевича ее собственное рутинное мировоззрение начало преломляться, и в конце концов и монархизм и религия были отвергнуты. Не знаю, много ли найдется агитаторов, которые смогли бы в такой короткий срок переформировать ум, психику человека и вложить совершенно новое содержание в его жизнь. А с Евгенией Александровной Дидрикиль[21] именно так и произошло. Злые языки говорили, что попросту Евгения Александровна влюбилась в Кедрова. Но если бы даже это и было так — результат оставался бы положительным: из отсталой рутинерки с монархическими идеалами он сумел выковать передового человека и будущего члена партии, посвятившего всю свою жизнь идеям Ленина.
Помню, как она грустила при мысли, что Михаил Сергеевич находится в заточении. С необыкновенной лаской и любовью относилась она к его детям. Письма дяди Миши были всегда полны каких-то удивительных рассказов. Они будили ребячью фантазию, и я помню, что всегда с воодушевлением принималась сочинять ему ответные письма. В одном письме он мне написал: «Ты умеешь хорошо рассказывать, начинай писать маленькие рассказы — о чем хочешь, — у тебя получится!»
После освобождения Михаил Сергеевич побывал у нас в Петровском, это было летом 1912 г. Как всегда, радушно и тепло встретили его мои родители. Михаил Сергеевич был очень задумчив в этот свой приезд и все вспоминал Ждани: «Здесь совсем не то». Дня через два он уехал, как оказалось — надолго. Моим родителям он сообщил о скором отъезде всей семьи в Швейцарию.
Он записал адрес родственников моего отца. Поделился своими планами: за границей решил заняться медициной. Хотел воспользоваться свободным временем.
Христиан Петрович одобрительно кивал головой и с необыкновенной лаской глядел на него. После отъезда Кедрова он сказал, ни к кому не обращаясь:
— Какой удивительный человек! Ведь он специально приехал, чтобы проститься с нами.
Осенью 1912 г. в большой и неуютной псковской квартире Эдуарда Августовича Дидрикиль было очень шумно…
Потеряв три года тому назад свою жену, Екатерину Васильевну, Эдуард Августович вел уединенную жизнь вдовца, работая инспектором сельского хозяйства и ведя большую научную работу в области почвоведения. Целыми вечерами он сидел за рукописями, читал гранки, правил корректуру, проводил опыты. Дома у него была и лаборатория.
В своей единственной дочери Елене он души не чаял, но она была еще слишком мала, чтобы ему помогать. Поэтому, когда приехала к нему я, он очень обрадовался и, зная мою грамотность, засадил за корректуру…
В один прекрасный день раздался звонок, и вся передняя заполнилась гостями. Дядя Миша! Тетя Леля! И — самое главное — три двоюродных брата, три черноглазых веселых мальчика! Все они вместе отправлялись в Швейцарию, им предстояло увидеть много интересного, незнакомого.
