Хьюи Ньютон - Революционное самоубийство
Даже оружие в руках белого не могло остановить отца. Как-то вечером, возвращаясь с работы, отец ехал на машине с друзьями. По какой-то причине они остановились прямо перед домом, где жили белые, и начали разговаривать и смеяться. Они не заметили женщину, стоявшую на веранде этого дома. Вскоре из дома вышел мужчина с топором в руках. Он стал кричать на моего отца и его приятелей, обвиняя их в то, что они якобы потешались над его сестрой. Водитель запаниковал и нажал на газ. Когда машина доехала до угла улицы, отец заставил водителя остановиться. Он выбрался из машины и вернулся к тому дому один. Навстречу отцу уже шел белый мужчина, вооруженный топором. Отец спросил разъяренного человека, зачем он прихватил этот самый топор и что он собирался делать. Белый сразу же спустил дело на тормозах, ответив что-то вроде «вы же знаете этих южных женщин», и добавил, что должен был устроить это показательное шоу в угоду своей сестре. Отец понимал, что согласно этикету южан со стороны белого это было самое настоящее извинение, поскольку кодекс поведения действительно мог потребовать от мужчины схватиться в этой ситуации за топор. Поэтому отец принял это объяснение, но не раньше, чем дал понять белому недопустимость угроз в свой адрес.
Не было случая, чтобы отец колебался, стоит ли ему высказывать свое мнение о ком-либо напрямую, в лицо человеку. Однажды отцу показалось, что какой-то белый его обманул. Отец оповестил об этом случае весь город. Узнав о слухах, выставлявших его в плохом свете, этот человек подъехал к нашему дому, чтобы выяснить отношения с отцом. В машине, в бардачке, лежал пистолет. Отцу было известно об оружии, тем не менее, он, безоружный, вышел побеседовать с «гостем». Отец обошел машину и сел на подножку рядом с белым так, чтобы тот не сумел достать пистолет. Потом отец сказал все, что он думал об этом человеке, и напоследок заявил: «Если ты хоть немного зацепишь меня, твоим сородичам придется изрядно побегать за мной, потому что твое тело будет лежать прямо здесь, на дороге, медленно остывая». Белый ретировался, и отец больше никогда не слышал о нем.
Временами некоторые белые приглашали отца пойти с ними на охоту. И по сей день я не понимаю, почему они делали это. У них у всех были дробовики. Зная, что мой отец был священником, они старались втянуть его в дискуссию на тему Священного писания и происхождения человека. Если Адам и Ева совершенно точно были белыми, спрашивали отца, то откуда взялись негры? По словам отцовских собеседников выходило, что негры произошли от Адама и гориллы. Отец парировал, отвечая: «Каким же грубым и низменным существом должен быть белый человек, если он опустился до того, чтобы заниматься сексом с обезьяной?» После такой постановки вопроса обстановка накалялась до предела, но ничего серьезного не происходило.
Ни одного члена семьи отец не оставлял без своей защиты. В пятнадцать лет самый старший из моих братьев, Ли Эдвард, пошел с отцом работать на мельницу, где перемалывали сахарный тростник. Процесс обработки начинался с забрасывания тростника в дробильную установку, работавшую на бензине. Дробилку никогда не останавливали, так что приходилось безостановочно наполнять ее тростником, иначе она могла перегореть. Ли Эдвард должен был подбрасывать в дробилку тростник. Мощность мотора немного убавили, чтобы подросток успевал, но после четырех часов напряженного труда он так устал, что не смог бросать тростник с необходимой скоростью, и оставшийся в дробилке тростник выгорел. Увидев, что работа остановилась, владелец мельницы начал бранить Ли Эдварда. Он мог много чего плохого наговорить, но отец был тут как тут. Владелец был белый мужчина ростом выше шести футов и весом фунтов двести — отец как раз доходил ему до пояса. Отец выключил мотор и сказал хозяину, что сам будет подбрасывать тростник, после чего велел Ли Эдварду отправляться домой. Он хотел, чтобы мы по его примеру стали хорошими работягами, однако он не меньше желал, чтобы мы выросли, сохранив свою гордость.
Вновь и вновь я слушал эти и подобные им истории, пока опыт отца не стал моим собственным. Любой человек, будь то черный или белый, кто пытался беспокоить нас, имел дело с отцом. И отца совсем не волновало то, что белый Юг не терпел такого поведения со стороны чернокожих. Отец стоял на своем вплоть до последнего дня нашего пребывания в Луизиане, т. е. до того, как мы перебрались в Калифорнию. Он больше не вернулся на Юг.
Тот факт, что отец выходил сухим из всех столкновений с белыми, пожалуй, имеет более глубокое объяснение, чем кажется на первый взгляд. В конце концов, отец сам был наполовину белым, и кровь белого человека текла в жилах его близких — его отца, двоюродных братьев, тетей и дядей. Жившие по соседству белые спокойно могли пустить кровь неграм, но они опасались быть уличенными в убийстве другого «белого». Статистика подтверждает эту гипотезу. История линчевания на Юге показывает, что негры-полукровки имели гораздо больше шансов выжить в условиях расового угнетения, чем их чистокровные собратья.
В любом случае, гордость моего отца означала постоянную угрозу смерти. И все же этот дамоклов меч не уничтожил в отце желания во что бы то ни стало оставаться человеком, желание быть свободным. Теперь я могу понять, что, сохраняя человеческое достоинство, он сохранял и свободу, а, кроме того, получал возможность передать ощущение свободы своим детям. Как бы ни старалось общество украсть у нас чувство собственного достоинства, мы выживали благодаря тому, что получали от отца. Это был самый драгоценный дар из всех возможных. Все остальное берет начало именно отсюда.
Несокрушимое осознание ценности собственной личности сближало нас и побуждало чувствовать ответственность друг за друга. Поскольку я был младшим в семье, все мои братья и сестры оказали на меня серьезное влияние и в особенности три моих брата. Из них больше всего я обязан Мелвину: он убедительнее остальных показал мне возможности интеллектуального роста и особый путь самореализации.
Мелвин всего лишь на четыре года старше меня, поэтому, пока мы учились, он постоянно составлял мне компанию в играх. Мелвин собирался стать врачом, а я мечтал о том, как выучусь на дантиста, чтобы мы смогли на пару открыть больницу в нашей общине. Постепенно это желание исчезло. Наверное, это случилось еще в школе. Вообще мои амбиции школьных лет довольно рано растаяли. Хотя Мелвин и не поступил в медицинскую школу, он всегда был прилежным учеником. Сейчас он читает лекции по социологии в Мерритском колледже в Окленде.
Я всегда восхищался живостью ума, присущей Мелвину. Именно брат помог мне справиться с трудностями, которые я испытывал с чтением. Когда он поступил в колледж, я стал увязываться за ним и слушать, как он обсуждает книги и занятия со своими друзьями. Мне кажется, что впоследствии впечатления от всего услышанного побудили меня подать документы в колледж, хотя, в общем-то, в школе я ни чему не выучился. Кроме того, Мелвин учил меня понимать поэзию. Он ставил мне записи стихов или читал их сам. Он занимался литературой, и я подозреваю, что, декламируя мне стихи, он просто заучивал их. Мы часто обсуждали с ним смысл стихов. Иногда Мелвин объяснял мне его, но стоило мне обнаружить, что я вполне способен понимать поэзию без посторонней помощи, как я сам начал помогать Мелвину доходить до сути стихотворений.
![Юджин О'Нил - Хьюи[Hughie]](/uploads/posts/books/255087/255087.jpg)
