Николай Храпов - Счастье потерянной жизни т. 2
Через несколько дней после похорон приехали родственники брата Белавина, в числе которых был взрослый его сын. Родные очень скорбели, что не могли своевременно приехать и проводить своего дорогого человека в последний путь. Тем не менее, они были бесконечно благодарны Петру за его, неоценимо дорогую, заботу, проявленную в похоронах. Несколько часов они пробыли на могиле отца и со слезами высказывали много воспоминаний о нем. По просьбе Петра, сын Белавина охотно пожелал разыскать в Подольске Павлика и передать от него подарок.
Рассталась Луша с мужем очень довольная тем, что во-первых, его положение улучшилось, и даже начальство обещало перевести в город, во-вторых, что они с Петром смогли принять участие в похоронах дорогого брата Белавина.
* * *
Так подошло лето 1932 года. Владыкину подходила пора собираться домой, так как срок ссылки его подходил к концу. Однако семье Владыкиных пришлось перенести еще одно тревожное переживание за судьбу Петра.
Его, вскоре после отъезда Луши, действительно, перевели в город, но на лето дали по сапожному делу такую норму, которая была совершенно невыполнима. Директор же предупредил, что, в случае невыполнения задания, его отправят на лесозаработки, а это, по состоянию его здоровья, привело бы к неминуемой гибели. В горячей молитве Петр воззвал к Господу, чтобы Он услышал его и не оставил в этой тесноте.
В письме он поделился о создавшейся угрозе с Лушей, а та, в свою очередь, сообщила о положении отца — сыну Павлу.
Томительными казались эти дни, потому что выход был один. Задание они могли выполнить при усиленной работе всей семьи, а ей выезжать надо было почти на год. Петр сомневался в сыне: как отзовется на это он, согласится ли Павел бросить учебу и работу, да приехать сюда, чтобы разделить с отцом его участь? Но иного выхода не было. Все это сильно волновало Петра, и они с братом Хоменко горячо молились об этом Господу.
Глава 4
Трудное решение
Однажды, работая над сложным изделием, Павел услышал свою фамилию:
— Вла-ды-кин! На переговоры! — крикнул в двери мастерской один из товарищей.
Павел посчитал это за очередную шутку, так как ожидать ему было совершенно некого, и он, не отрываясь, продолжал работать. Но через 2–3 минуты окрик повторился:
— Ты что, не слышишь что ли? Тебя ожидают на переговоры. Павел рассерженно положил напильник, все еще не доверяя, подошел к двери с гневным бурчанием:
— В чем дело? Кому я тут понадобился?
Но выйдя на улицу, ему пришлось сильно смутиться: у бетонного барьера над рекою Пахрой, действительно, его ожидал незнакомый молодой мужчина.
— Извините, пожалуйста, тут часто свои надоедают. Вы меня вызывали?
— Да. Вы Павел Владыкин? — начал незнакомец. — Я только что приехал из Архангельска, где имел счастливый случай познакомиться с вашими родителями. Моя фамилия Белавин, живу я с семьей в Москве. Мой папа, как и ваш отец, был сослан в Архангельск, где они познакомились, но к глубокому прискорбию для нас, мой папа сильно заболел. Мы же не имели никакой возможности выехать к нему в свое время, поэтому, оказавшись почти беспомощным, мой папа скончался. Петр Никитович вместе с вашей мамой оказали очень большое участие в обстоятельствах моего отца. Они разыскали его тело в морге города, привезли его на свою квартиру и, приведя в должный вид, похоронили как близкого и своего родного человека, по-христианскому обычаю, не имея возможности дождаться нашего приезда. С большим сочувствием и утешением приняли они нас, несколько дней позднее, а так же охотно повели и указали могилу нашего папы. Я был глубоко тронут добротою и вниманием вашего отца, какую он проявил к больному папе, и после, умершего уже, похоронили как только могли, по-человечески, несмотря на свои тяжелые обстоятельства жизни. Вы счастливый, что имеете такого отца. Как бы я пожелал вам, быть достойным его, и пока он еще жив, послужить ему, чем только возможно, чтобы облегчить его тяжкую участь. Я не оказался достойным моего отца и, в тяжелое время для него, не поспешил облегчить его страдания. В детстве же, мы вместе с ним ходили на собрания, и я также, как и родители, верил в Бога. Теперь невозможно исправить ошибки, видно, мучения угрызений совести мне суждено будет унести с собою в могилу, а это ужасно. Прошу вас, не повторите такой ошибки и вы. Все, что только будет возможно с вашей стороны, сделайте, чтобы облегчить страдания вашего отца, и Бог вас не оставит. Смотрите, не ошибитесь!
Ваш папа любит вас и помнит, и вот передает вам для ваших нужд 50 рублей денег. Я очень рад, что могу послужить вашему отцу и вам этой мизерной услугой. Если чем могу послужить еще, то когда будете в Москве, заходите по этому адресу, — и он вместе с деньгами передал свой адрес. Затем извинившись, молодой мужчина попрощался и, будучи растроган собственной речью, поспешно зашагал через мост в город.
Возвратившись к тискам, Павел был поглощен мыслями о происшедшем. Он никогда не думал об отце так высоко, хотя его служение было образцом для него. Теперь он думал о нем зрелыми мыслями, и чем глубже, тем ярче обозначался образовавшийся разрыв между ним и отцом. При этом в нем он видел вполне сформировавшуюся личность, и это подтверждалось устами и расположением тех, которые знали отца и соприкасались с ним, несмотря на то, что он был человек неграмотный. О себе же Павел думать ничего не мог. Детские и отроческие годы, полные светлых, радужных воспоминаний, остались позади, а с ними вся прелесть безоблачного, раннего утра жизни. Настоящее было настолько туманным и бесформенным, что он не видел себя даже в каком-либо бледном контуре. Однако, по тем незримым силам, осаждающим его сильным приступом неизведанных страстей, Павел понял, что он уже есть, и помещен, как личность, между великими началами. Он даже позавидовал бухгалтеру, который смог своим поступком, из затхлого болота мещанской трясины, не гнушаясь тинистой грязи человеческих осуждений, подойти и великодушно вырвать едва распустившуюся лилию. Павлу так хотелось взять чистое покрывало розового отрочества и облечь им всю свою начинающуюся юность. Однако, увы, он уже вырос для этого, и единственное, что смог взять из него, это всего лишь нить, но нить золотую — страх Божий. Эту нить ему предстояло сохранить и соткать из нее золотое покрывало для своей неувядающей юности, но ведь золото добывается из грязи или высекается из скалы.
— Кто тебя вызывал, Павел? — спросила его Маруся. И когда узнала, что мужчина, облегченно вздохнула.
