Моисей Губельман - Лазо
Как-то вечером Лазо со своим другом Булатом решили освежиться перед сном и вышли на улицу. У ворот они встретили дворника.
— Куда идете, господа студенты? — спросил он.
Услыша в ответ, что они идут гулять, дворник пришел в ярость. Он стал осыпать их ругательствами, потрясая кулаком. Одна рука у него была изуродована: на ней не было четырех пальцев. Сам дворник, высокий, желтый и изможденный, с красными, воспаленными глазами, казался каким-то привидением. Со злобной иронией он сказал:
— А-а-а! Гулять идете, прохлаждаться? Отлично-с! Вот я перед вами дорожку замету своей рукой с одним пальцем. — Он порывисто водил метлой перед ними, потом бросил ее на мостовую, подошел вплотную к студентам и истерически закричал: — А были ли вы на фронте?! Пальцы у вас целы? Я вот одним пальцем метлу огибаю.
Это был вопль наболевшей души. Оказалось, что дворник был дважды ранен: при втором ранении ему оторвало четыре пальца, он с трудом держал в руках метлу.
Попытка объяснить дворнику, что студенты освобождены от мобилизации, только подлила масла в огонь.
— А-а-а! — кричал дворник. — У вас есть закон такой, чтобы один на войне умирал, а другой, гладкий и красивый, по улицам ходил? Чтобы один в окопах сидел, а другой на досуге брюхо наращивал? Погодите, братцы, — угрожающе твердил он, — доберемся и мы до своего закона, но вам наш закон боком выйдет!..
Дворник еще долго что-то кричал вслед студентам. Сергей был мрачен. В словах дворника он почувствовал горькую правду.
— Получили мы с тобой, брат, по заслугам, — сказал Лазо Булату. — Мы философствуем, говорим о слиянии с широкими массами, а искренне, всей душой, всем сердцем понять их нужды и страдания не умеем. Да, да, не умеем, — повторил он, когда Юрий хотел ему возразить.
Друзья пересекли мост, свернули на Фонтанку. Шли молча, потрясенные этой случайной встречей, поглощенные каждый своими думами.
— Вот я окончил санитарные курсы, — снова заговорил Сергей. — Сделал я это потому, что хотел помочь раненым. Но в глазах простых людей этот альтруизм приобретает совершенно иной смысл: барский сынок под званием санитара укрывается от военной службы, понимаешь? — Сергей иронически улыбнулся. — Закон освобождает студентов от обязанности итти на фронт и рисковать своей жизнью наряду с «серым людом».. Да ведь это звучит издевательством! Дворники и им подобные и так презирают и ненавидят сытых барчуков в блестящих мундирах. А тут еще, оказывается, есть закон, который позволяет одному умирать, другому гулять, одному страдать, другому учиться и создавать свое собственное благополучие. Нет, брат, если ты считаешь себя другом народа, разделяй его участь.
Мысли о том, чтобы итти вместе с народом в окопы, страдать вместе с ним, все больше и больше овладевали сознанием Лазо. Итти с народом… Да… Только так должен поступить молодой человек, мечтающий о справедливости… Но для чего итти на фронт, в окопы?.. Убивать немцев и спасать царскую Россию?.. Какая нелепость!.. Если уж итти на фронт, так совсем с другой целью: быть ближе к народу и вместе с ним ломать старые порядки…
Через несколько дней произошло еще одно событие. Царским правительством часть студентов была призвана в армию. Лазо отправился на Варшавский вокзал проводить уезжавшего на фронт товарища. С большими трудностями удалось проникнуть на перрон. Всюду были расставлены часовые. С фронта прибыло три санитарных поезда. Около вагонов суетилось много людей; перебегая от вагона к вагону, они о чем-то перешептывались и были крайне встревожены и расстроены. Оказалось, что более часа тому назад прибыли поезда с тяжело раненными солдатами и бойцам с самого момента ранения ни разу не меняли повязок. Жизнь многих висела на волоске, они нуждались в срочной операции.
Из вагонов доносились стоны. Двое раненых умерли тут же в поезде, не дождавшись медицинской помощи. А доставка раненых в госпитали задерживалась. Из царского двора было получено сообщение, что великая княжна Ольга Николаевна возымела желание лично приветствовать «защитников престола» и собственноручно наградить их евангелиями и иконками.
Узнав о причинах задержки, Сергеем овладел приступ гнева. С большим трудом товарищам удалось увести его с перрона.
В тот день Лазо долго не мог успокоиться. Взволнованный, он говорил Булату:
— Нет, нельзя жить спокойно, быть счастливым, если есть война, если есть дворники с отбитыми пальцами, если есть цари и августейшие дочери, которые заставляют умирать раненых, чтобы наградить их перед смертью иконкой и евангелием.
Лазо подошел к этажерке и начал перебирать книги.
— Ты что ищешь? — спросил Булат.
— Белинского. В одном месте у него очень здорово сказано. — И найдя книгу, раскрыл ее и прочел: — «Любовь к отечеству должна выходить из любви к человечеству, как частное из общего. Любить свою родину, значит — пламенно желать видеть в ней осуществление идеала человечества и по мере сил своих споспешествовать этому… Можно не любить и родного брата, если он дурной человек, но нельзя не любить отечества, какое бы оно ни было: только надобно, чтобы эта любовь была не мертвым довольством, тем, что есть, но живым желанием усовершенствования, словом — любовь к отечеству должна быть вместе и любовью к человечеству»[7].
— Усовершенствования, понимаешь? — сказал он, захлопнув книгу. — У-со-вершенствования, — повторил Лазо, подумав немного. — Разве мы можем отделить свою судьбу, свою участь от судьбы родины?..
Осень 1915 года. Второй год идет империалистическая война.
В Одессе, на Конной улице, 17, в квартире курсистки Высших женских курсов, двоюродной сестры Лазо, в один из вечеров собралась группа молодежи, преимущественно студентов. Здесь часто собирались молодые люди. Они читали вслух книги, обсуждали злободневные вопросы жизни, спорили о путях развития политической борьбы против самодержавия. Но этот вечер — вечер особенный. На нем должен был присутствовать Сергей, приехавший навестить свою родственницу.
Многие знали Сергея с детства, со школьной скамьи, знали, что в студенческой среде он прослыл смелым вольнодумцем, хорошим оратором. И хотя ни к одной из политических партий Лазо тогда формально еще не принадлежал, его выступления на сходках были глубоко революционными.
Собравшиеся в большинстве своем слабо разбирались в программах политических партий. Их объединяла только жгучая ненависть к монархии, к полицейско-жандармскому строю. Все считали себя социалистами, готовыми итти на решительную борьбу с царизмом. Лазо жил и учился в Петрограде — центре революционного движения, — и от него ждали откровений.
