Иван Кулаев - Под счастливой звездой
Несмотря на полную законность моих действий, у меня не было твердой уверенности в успехе. Копошилась в голове мысль, что, может быть, Нестеров и прав, может быть, действительно закон не про всякого писан и для власть имущих не составляло никакого труда отложить окончательное решение по моему делу на многие и многие годы.
НА АМУРЕНа исходе лета, после окончания сезона работ, рассчитавшись с управлением прииска, я дружески простился с Нестеровыми и всем штатом служащих и в конце сентября выехал в село Горбица, откуда вниз по Амуру, на пароходе, спустился до Благовещенска. До середины ноября прожил я в Благовещенске, ожидая, когда по рекам Амуру и Зее установится зимняя дорога. Зимой я приехал на Зейские прииска и там встретился с Митрофаном Алексеевичем Субботиным и другими моими старыми знакомыми. Надо сказать, что кадры служащих на Амурские прииска формировались из опытных горняков, прежде служивших на приисках Восточной и Западной Сибири. Отношение ко мне было самое доброжелательное. Мне помогли устроиться на более легкие, в смысле разработки, золотые прииска Верхнеамурской компании, расположенные недалеко от Амура, по речке Джалинде. Россыпи там показали богатое содержание золота и раньше разрабатывались самой компанией, но, по выработке лучших площадей, компания перенесла свою деятельность в отдаленную местность, расположенную по реке Зее, на вновь открытые богатейшие россыпи. Прииска по Джалинде компания отдала в разработку бывшим своим управляющим Ларину, Доенину, Бродовикову и Некипелову, которым посчастливилось, разрабатывая остатки приисков, составить себе крупные капиталы.
Особенно повезло Глебу Ларину. Счастье привалило ему как раз в год моего приезда на Джалинду, и он в короткий срок превратился в обладателя миллионного состояния. С ним произошел случай в Сибири, я полагаю, небывалый. На конной бутаре, на которую подавали золотоносные пески всего пять лошадей, Ларин в один день намыл 30 фунтов золота, а по 5 и по 10 фунтов снимал несколько дней подряд. Компания не подозревала ничего о богатствах, скрытых на участке, который был ею отведен под конный двор. Для сравнения замечу, что в главном разрезе у Ларина, где песок на машину подавали двадцать лошадей, удавалось намыть полтора-два фунта золота в день, и то работы считались очень выгодными.
На Джалинду с рекомендательным письмом к своим бывшим подчиненным меня направил главный управляющий приисками могущественной в то время Верхнеамурской компании Дмитрий Афанасьевич Попов, коренной сибиряк-забайкалец. В письме этом Попов просил выделить мне участок из находившихся в их распоряжении многочисленных золотоносных площадей. Просьба Попова была охотно исполнена. Из предложенных мне участков я наугад выбрал участок среди старых выработок Верхнеамурской компании, на Васильевском прииске у Ларина. Участок этот находился в 3 верстах от работ Ларина, который места совершенно не знал и рассматривал мои работы как разведочные в отношении остававшегося у него трехверстного участка.
Предо мной была теперь задача организовать работы на имевшиеся у меня небольшие средства. В декабре я направился в Забайкалье в Нерчинский завод и закупил там тридцать местных недорогих лошадей. Упряжь на них я сделал хозяйственным способом, воспользовавшись, по вольному найму, услугами каторжан с акатуевской каторги, которая находилась в 20 верстах от Нерчинского завода. Дальше возник вопрос, чем загрузить лошадей. Гнать их порожняком до Благовещенска, на расстояние свыше тысячи верст, было неразумно: при существовавших по Амуру ценах на сено и овес лошади «съели» бы сами себя. В силу этих обстоятельств пришлось мне купить тридцать саней, нанять конюхов и загрузить двадцать семь подвод мясом, мороженым молоком, коровьим маслом, а остальные три подводы — рябчиками-«каменушками», которые в Нерчинском заводе стоили тогда 8 копеек пара. Наладив транспорт, пустились в длинный путь до Благовещенска по рекам Амуру и Аргуни. Путешествие наше отняло месяц времени. Ехали черепашьим шагом, в пути торговали мороженым молоком и маслом: деваться было некуда. Операция моя закончилась благополучно: прибыль, вырученная от торговли, покрыла расходы на прокорм лошадей и наем рабочих.
Весной, в марте, 50 человек приступили к работам на заявленном мной участке. Судьба мне благоприятствовала и на этот раз: золото хотя и в небольшом количестве, но было. Добычу золота, после всех подготовительных работ, удалось начать только с 15 мая, а к 1 июля я уже вернул затраченный в дело капитал. В это время, совершенно неожиданно, пришла на мое имя из Иркутска телеграмма о том, что горным управлением, для отвода мне золотоносных площадей в Олекминском округе, назначен отводчик, который должен на днях выехать в Сретенск. Телеграмма эта поставила меня в крайне затруднительное положение. Надо было оставить кого-то во главе производимых работ, а у меня под началом работало только два мелких, некредитоспособных десятника. Пришлось обратиться за помощью к соседу, Доенину, который рекомендовал своего старшего служащего.
Скрепя сердце бросил я интересное дело. Будущее пугало меня неизвестностью, хотя одновременно и прельщало возможностью основать большое собственное дело.
В июле месяце я с отводчиком спустился на пароходе по Шилке, на 200 верст вниз по течению, до станции Машина — одной из тех станций, которые носили название Семи смертных грехов. Все эти станции были расположены на берегах реки Шилки, на каждой из них находилось по определенному числу пар почтовых лошадей, а самое важное заключалось в том, что потребность в лошадях была почти всегда в два раза больше против имеющихся в наличности. И достать лошадей было негде, так как на станциях, кроме смотрителей, никого не было. Сидели проезжающие на месте по двое суток и проклинали свою судьбу. У кого не хватало терпения, тот нанимал вольных, не казенных лошадей у того же смотрителя, и платил втридорога. Почтари в погоне за наживой злоупотребляли своей властью и утаивали свободных почтовых лошадей, благо жаловаться было некому. Вот из-за чего к станциям этим и прилипло название Семь смертных грехов.
После приемки отводов, отправив отводчика в Сретенск, я возвратился на станцию Чашина примерно в половине августа и оттуда по Амуру спустился в Джалинду. Джалинда была самым большим и торговым селом на Амуре. На пароходной пристани меня встретил сын хозяина дома, где я квартировал, и почти с первых же слов стал выражать свое сочувствие по поводу несчастного происшествия, имевшего место на моем прииске. Я от изумления, что называется, и рот раскрыл.
