Александр Мыльников - Петр III
Незатейливый, но вполне реалистичный план был блестяще выполнен уже при общении с измайловцами. А далее пошло по накатанной колее — психология толпы с удивительной легкостью брала верх над рассудком. Приласкав гвардейские и случившиеся в столице армейские полки, Екатерина Алексеевна явилась в церковь Рождества Богородицы, демонстрируя христианское смирение, а взамен получив благословение православной церкви. После всего этого Дорога привела в новопостроенный Зимний дворец, где ее Уже поджидали члены Сената и Синода.
Для придания картине завершенности сюда из находившегося неподалеку, на углу Невской першпективы и набережной реки Мойки, старого Зимнего дворца доставили Павла Петровича — насмерть перепуганного восьмилетнего ребенка, спешно разбуженного и поднятого с постели, в сопровождении военного конвоя. Не случайно Павел I всю жизнь боялся дворцового переворота (и, как известно, не напрасно): воспоминания о 28 июня 1762 года наложили на его психику неизгладимую печать. Наверное, только тогда единственный раз в жизни у Екатерины пробудилось чувство любви к сыну — когда она показывала его народу с балкона Зимнего дворца. Ведь в эти минуты он, и только он, зримо олицетворял законность ее призрачных прав на престол.
Вдруг в ликующую толпу вдвинулась странная процессия, до того успевшая пройти по главным улицам столицы. Облаченные в траурную одежду солдаты несли зажженные факелы, между ними, как казалось, колыхался гроб, покрытый черным сукном. Процессия шла медленно, в полной тишине, исчезнув столь же внезапно, как и появилась. Никто ничего не мог уразуметь — но вот шлейфом поползли слухи: мол, император умер. На фоне таких слухов и домыслов все то, что творилось кругом, приобретало некую психологическую убедительность. Спустя несколько дней все та же неугомонная Дашкова кое-кому многозначительно пояснила: «Мы хорошо приняли свои меры». Апогеем подобных мер стал картинно поставленный марш на Петергоф: его военное значение было ничтожно, а политическое — велико.
Среди очевидцев происходившего в столице оказался будущий знаменитый поэт Гаврила Романович Державин. Он прибыл в Петербург в марте для прохождения воинской службы в Преображенском полку. О заговоре ему ведомо не было, а потому происшедшее стало неожиданным. Тем более любопытно, как он это воспринимал. Итак, предоставим ему слово.
«Накануне сего дня, — вспоминал Державин, имея в виду 28 июня и говоря о себе в третьем лице, — один пьяный из его сотоварищей солдат, вышед на галерею, зачал говорить, что когда выдет полк в Ямскую (разумеется, в вышесказанный поход в Данию), то мы спросим, зачем и куда нас ведут, оставя нашу матушку Государыню, которой мы ради служить. Таковых речей, в пьянстве и сбивчиво выговоренных, Державин, не знав ни о каком заговоре, не мог выразуметь; тем паче что в то самое время бывшия у него денжонки в подголовке, когда он был в строю, слугою солдата Лыкова, который к нему недавно в казарму поставлен был, украдены, то сей неприятный случай сделал его совсем невнимательным к вещам посторонним. Солдаты всей роты, любя Державина, бросились по всем дорогам и скоро пойшли вора, который на покупку кибитки и лошадей успел несколько потратить денег. Между тем в полночь разнесся слух, что гренадерской роты капитана Пассека арестовали и посадили на полковом дворе под караул; то и собралась было рота во всем вооружении сама собою, без всякого начальничья приказания, на ротный плац; но, постояв несколько во фрунте, разошлась. А поутру, часу в 8-м, увидели скачущего из конной гвардии рейтара, который кричал, чтоб шли к Матушке в Зимний каменный дворец, который тогда вновь был построен (в первый день Святой недели император в него переехал).
Рота тотчас выбежала на плац. В Измайловском полку был слышен барабанный бой, тревога, и в городе все суматошилось. Едва успели офицеры запыхаючись прибежать к роте, из которых, однако, некоторые были равнодушные, будто знали о причине тревоги. Однако все молчали, то рота вся, без всякого от них приказания, с великим ущемлением, заряжая ружья, помчалась к полковому двору. На дороге, в переулке, идущем близ полкового двора, встретился штабс-капитан Нилов, останавливал, но его не послушались и вошли на полковой двор. Тут нашли майора Текутьева, в великой задумчивости ходящего взад и вперед, не говорящего ни слова. Его спрашивали, куда прикажет идти, но он ничего не отвечал, и рота на несколько минут приостановилась. Но, усмотря, что по Литейной идущая гранодерская, не взирая на воспрещение майора Воейкова, который, будучи верхом и вынув шпагу, бранил и рубил гранодер по ружьям и по шапкам, вдруг, рыкнув, бросилась на него с устремленными штыками, то и нашелся он принужденным скакать от них во всю мочь; а боясь, чтоб не захватили его на Семеновском мосту, повернул направо и въехал в Фонтанку по груди лошади. Тут гранодеры от него отстали. Таким образом, третья рота, как и прочия Преображенского полка, по другим мостам бежали, одна за одной, к Зимнему дворцу. Там нашли Семеновский и Измайловский уже пришедшими, которые окружили дворец и выходы все заставили своими караулами. Преображенский полк, по подозрению ли, что его любил более других Государь, часто обучал военной екзерциции, а особливо гранодерския роты, которых было две, жалуя их нередко по чарке вина, или по старшинству его учреждения пред прочею гвардией, поставлен был внутри дворца.
Все сие Державина, как молодого человека, весьма удивляло, и он потихоньку шел по следам полка, а пришед во дворец, сыскал свою роту и стал по ранжиру в назначенное его место. Тут тотчас увидел митрополита новгородскаго и первенствующаго члена св. Синода (Гавриила), с святым крестом в руках, который он всякому рядовому подносил для целования, и сие была присяга в верности службы императрице, которая уже во дворец приехала, будучи препровождена Измайловским полком; ибо из Петергофа привезена в оный была на одноколке графом Алексеем Григорьевичем Орловым, как опосле ему о том сказывали. День был самый ясный, и, побыв в сем дворце часу до третьяго или четвертаго по полудни, приведены пред вышесказанный деревянный дворец и поставлены от моста вдоль по Мойке. В сие время приходили пред сей дворец многие и армейские полки, примыкали по приведении полковников к присяге, по порядку, к полкам гвардии, занимая места по улицам Морским и прочим, даже до Коломны. А простояв тут часу до восьмаго, девятаго или десятаго, тронулись в поход, обыкновенным церемониальным маршем, повзводно, при барабанном бое, по петергофской дороге, в Петергоф.
Императрица сама предводительствовала, в гвардейском Преображенском мундире, на белом коне, держа в правой руке обнаженную шпагу. Княгиня Дашкова также была в гвардейском мундире. Таким образом, маршировали всю ночь. На некотором урочище, не доходя до Стрельной, в полнощь имели отдых. Потом двинулись паки в поход».
