Михаил Каратеев - По следам конквистадоров
После общих знакомств и рукопожатий, губернатор и некоторые другие должностные лица произнесли приветственные речи, которые нам перевел генерал Беляев. Со своей стороны Керманов благодарил всех за внимание и радушный прием, обещая, от имени группы, оправдать общее доверие и симпатию. Затем я сделал несколько фотографий и на этом официальная часть закончилась. Впрочем, город хотел сегодня же приветствовать нас торжественным обедом, но, по предложению Беляева, это решили отложить на будущее, так как нам еще предстоял хлопотный переезд со всем нашим скарбом, в агрономическую школу, находившуюся в десяти километрах от Концепсиона.
Хотя тут была еще ранняя весна, солнце пекло вполне по-тропически и пока мы выгрузили с парохода и втащили наверх все свои ящики и тюки, ни на ком не осталось сухой нитки. В ожидании автомобилей, которые обещал прислать директор школы, мы успели осмотреть город, на что отнюдь не потребовалось много времени.
Не могу сказать, какое место Концепсион занимает в иерархии парагвайских городов, ибо колонизаторы всегда называли «вторым по величине» (после столицы) именно тот город, в район которого везли очередную партию переселенцев. Могу только констатировать, что в мое время он насчитывал не более 15.000 жителей и по внешнему облику ему было далеко до русского уездного городка средней руки. Мостовых здесь не существовало и все улицы, включая главную, были покрыты толстым слоем кирпично-красной пыли (такова тут почва), которая после дождя превращалась в на редкость вязкую, труднопроходимую грязь. Автомобиль, да и то больше грузовой, на этих улицах показывался редко, а главным средством передвижения служила верховая лошадь, которая тут есть почти у каждого. Соответственно этому, все мужчины, принадлежавшие к зажиточному классу, ходили в широченных штанах «бамбачо» и в высоких сапогах со шпорами, а беднота — в пижамах или в голубовато-серой солдатской паре и при этом всегда босиком. Если такому кавалеру предстояло ехать куда-нибудь верхом, на голые пятки он надевал шпоры рыцарского образца, с огромным репейком-звездочкой — иных тут не признают. У каждого мужчины, до последнего бедняка включительно, на поясе непременно висел крупнокалиберный револьвер. Выйти без него из дому тут считалось столь же неприличным, как в дохиппийском Лондоне появиться на улице без галстука.
Бросалось в глаза обилие военных. В мирное время в Концепсионе стояли пехотный полк и артиллерийская бригада, а сейчас — авиационный парк и какие-то запасные части. Кроме того, два местных госпиталя были переполнены ранеными.
В культурном активе города числились две небольшие фабрики, вальцовая мельница, почта, отделение агрономического банка, прогимназия, две-три начальных школы, аптека, два врача, ветеринар, дантист, нотариус и мировой судья. Имелось десятка полтора магазинов, к которым более подходил термин «лавка». Выбор товаров был в них весьма невелик и если встречалась необходимость в приобретении какой-либо вещи, не укладывающейся в рамки простейших обиходных потребностей, ее надо было выписывать из Асунсиона и ждать месяцами.
Из трех или четырех городских ресторанов и отелей, только один с натяжкой можно было назвать приличным. Содержала его давно переселившаяся сюда француженка и если он не блистал комфортом, то во всяком случае был безукоризненно чист и кормили в нем великолепно. Цены в этом отеле, по сравнению с европейскими, были неправдоподобно дешевы, но все же настолько высоки для Парагвая, что останавливались здесь только богатые помещики и другая избранная публика. Тут можно было получить комнату с удобной постелью, защищенной от комаров кисейным пологом, хорошо пообедать, выпить чего-нибудь холодного, а главное, в любой момент принять душ. Эти обстоятельства, с точки зрения европейца не заслуживающие упоминания, здесь играли великую роль. И позже, находясь в колонии, я просто мечтал о том дне, когда случится поехать по делам в Концепсион и хоть на сутки воспользоваться этими благами.
В центре города дома освещались электричеством, но не было ни одного кинематографа и единственными развлечениями жителей служили редкие любительские концерты да семейные вечеринки с танцами, самым популярным из которых, как это ни удивительно, была полька, особенно в простонародье, которое с одинаковым успехом пляшет ее под любую музыку. Однажды, на импровизированной вечеринке у нас в колонии, я решил на опыте выяснить пределы приспособляемости парагвайского танцора к музыке и ставил на граммофон самые разнообразные пластинки. Гости, лишь слегка изменяя темп, откалывали польку и под вальс, и под марш, и под фокстрот, а когда я, желая их доконать, поставил молитву «Аве Мария» Гуно, то без особых затруднений станцевали и под нее.
Наконец появились три стареньких грузовика, на которые поместился весь наш багаж и большая часть холостой публики. Для дам и детей кто-то из горожан предоставил машину получше, а остальных, в том числе и меня, посадили на военный грузовичок, которым генерал разжился в местной комендатуре.
Дорога от Концепсиона до агрономической школы по здешним понятиям считалась хорошей. Действительно, в районе нашей колонии они были несравненно хуже и в одном из своих первых писем в Европу, я дал им такое определение: «Парагвайская дорога, это та полоса местности, по которой труднее всего проехать». Но с непривычки и этот сравнительно пустяковый путь был для нас весьма богат впечатлениями. Едва выехав из города, наш автомобиль запрыгал по кочкам и ямам, вихляясь из стороны в сторону и порою принимая такой крен, что казалось чудом — почему он не переворачивается. Мы катались в кузове как орехи, бодая друг друга, хватаясь за что попало и тщетно силясь защитить физиономии от хлеставших с боков ветвей.
Было не до наблюдений, но все же мы заметили, что вокруг расстилается до предела выжженная солнцем, покрытая кочками равнина, с торчащими кое-где пыльными кактусами, чахлыми пальмами и небольшими рощицами корявых, низкорослых деревьев. Местами этот удручающий пейзаж дополняли две-три тощие коровенки или стоящая под деревом кляча.
— Вы не смотрите, что сейчас все это так неприветливо выглядит, — успокоил генерал, заметивший общее впечатление, — Вы попали сюда после жесточайшей двухлетней засухи, а вот пойдут дожди и сразу все станет иным.
Так оно и оказалось, но все что мы теперь видели, да еще в связи с откровением о случающихся тут двухлетних засухах, никак не располагало к оптимизму.
Через час перед нами показалось одиноко стоявшее на пригорке здание. Передняя часть его была выстроена из кирпича и имела вид довольно приличного дома, а задняя представляла собой обширный дощатый барак, со всех сторон окруженный широким навесом. За бугром начинался густой, низкорослый лес, подковой обступивший место, расчищенное под школьные плантации, которые выглядели довольно плачевно.
