Роми Шнайдер - Я, Роми Шнайдер. Дневник
4 сентября 1953 года
Сегодня пятница. Мы шикарно попили кофе. Идти гулять у меня не было охоты.
Вот если бы я уже знала, будут меня снимать или нет! Вообще-то я себе представляла, что всё это происходит проще. Стать киноартисткой стоит много нервов.
Может, было бы лучше идти в художественные промыслы и расписывать тарелки — делать то, о чём я заранее знаю: мне это в удовольствие. И куда проще. Кино — это непросто!
Эта гнусная неизвестность! Полгода назад я и мечтать об этом не могла. Да что там полгода — я и два месяца назад посчитала бы это невероятным!
Как раз два месяца назад был наш выпускной вечер. Пришёл даже архиепископ. В столовой собрались все монахини. И мы вошли, каждая — с большой свечой в руке, и все другие девочки тоже, кто ещё не заканчивал школу. Мы были в нашей форме, в матросских костюмах.
Директриса произнесла речь, потом отслужили мессу. Ко многим приехали родители. Мы все ужасно рыдали, а я — громче всех. Всё-таки это же было прекрасно, многие годы.
Но это всегда замечаешь только потом, когда всё уже кончилось.
4 сентября 1953 года, вечером
Я ещё раз просчитала свои шансы. Господин Деппе был, правда, очень мил, но он меня точно не возьмёт. Я в Берлине познакомилась с несколькими девочками, они тоже пробовались на роль, как и я. Против них я ничто.
Ну и наплевать!
6 сентября 1953 года
Удалось! Получилось! 8 сентября мы, мама и я, едем в Висбаден. Всё получилось! Я снимаюсь! Здорово! Просто здорово!
10 сентября 1953 года
Писать дневник здесь, в Висбадене, я вообще не могу.
Совсем нет времени.
Когда я вечером ложусь в постель, я или жутко устала, или должна ещё учить мою роль на завтра. Профессиональные выражения, которые надо знать, довольно-таки странные. Например, установка. Звучит так, как будто я должна иметь собственное отношение к каким-то вещам. А на самом деле здесь это означает просто — кадр. И камера будет установлена для этого кадра. Каждый фильм состоит из сотен таких кадров. Между одним кадром и следующим всегда нужно какое-то время.
Декорации тоже должны перестраиваться. Каждая сцена сначала «высвечивается», то есть прожектора располагаются так, чтобы тени и свет правильно сочетались друг с другом.
Вилли Фрич, кстати, со мной невероятно мил.
11 сентября 1953 года
Сегодня я была просто в шоке. Мама мне рассказала, что у неё была договоренность с господином Ульрихом, но мне она раньше ничего не говорила, чтобы меня не волновать. Она боялась, что у меня со съёмками ничего не получится. Вообще-то не мешало бы ей немножко больше мне доверять.
Мама договорилась с господином Ульрихом, что она может забрать меня из фильма, пока не прошла первая неделя съемок! Если бы маме не понравились репетиции, то меня просто отослали бы назад в Берхтесгаден — и с кино было бы покончено!
А теперь, в самом начале съёмок, уже была очень трудная сцена — Вилли Фрич и я. (В среду 9 сентября — важная дата!)
Вилли Фрич играет знаменитого эстрадного певца, исполнителя шлягеров Билла Пэрри, а я — его дочь. Правда, он обо мне ничего не знает. Но я-то знаю, что он — мой отец. Эпизод, где мама мне выдаёт эту тайну, я должна была играть в Берлине на кинопробах.
Так вот, мы с Ниной — это по фильму моя подруга, дочь берлинской актрисы Алексы фон Порембски — идём в отель, где живет Билл. Мы хотим взять у него автограф. Он стоит перед нами, улыбаясь, с сигаретой в руке, и вообще не представляет себе, кто я такая. Я выпаливаю эту новость — и он теряет дар речи. Мы с Вилли сначала прошли всю сцену, и потом всё получилось на самом деле здорово! Мне там нужно было плакать. И я заплакала!
Мамы при этом не было. Она потом пришла на студию, очень волновалась. Привратник ей сказал: всё отлично!
Я уже закончила с первым эпизодом. Все были мной очень довольны, кроме мамы.
Вилли Фрич даже сказал в первый же день:
— Удивительно, как она свою роль не просто играет, но и внутренне проживает. Действительно, великолепное дарование!
И при этом он имел в виду меня! Вот это комплимент! Мне его сделал профессиональный киношник. Я жутко покраснела и вышла.
Вилли Фрич просто восхитителен! Да, а мама до сих пор сомневается. Только вчера она дала согласие. Я могу сниматься дальше, она так и сказала. Иначе попала бы я впросак: я ведь уже успела написать Мони и Маргит, как здесь, в Висбадене, здорово.
12 сентября 1953 года
Я уже и раньше слышала, что у меня фотогеничная внешность. Фотогеничная! Речь идёт о том, что ты хорошо получаешься на фото. Многие девчонки отлично выглядят, но когда их фотографируют, то вся прелесть куда-то девается. А у меня всё наоборот. Нет, конечно, не совсем наоборот, потому что — без хвастовства, правда! — я и в жизни выгляжу не так уж плохо. Вовсе не плохо. Девочки это всегда про себя знают.
Я попаду на обложку! Куплю штук десять журналов, не меньше. Вот шумиха-то будет!
19 сентября 1953 года, вечером, в постели
Вилли Фрич представлял меня в фильме публике, на сцене, как свою дочь. На мне было дивное белое тюлевое платье в пёструю крапинку. Он тоже выглядел очень элегантно: белый костюм, белые туфли и тёмный галстук в горошек. Все статисты, кто играл публику, аплодировали. Надеюсь, когда фильм выйдет, тоже все будут аплодировать. Я бы сквозь землю провалилась, если бы меня нашли безвкусной.
20 сентября 1953 года
Гёц Георге тоже играет. Он сын Хайнриха Георге. Хайнрих Георге был очень знаменитый. После войны его посадили в тюрьму, и он там умер. Мне бы хотелось посмотреть какой-нибудь фильм с ним, теперь, когда я знаю Гёца.
Вчера я услышала, что премьера будет в «Универсуме», в Штутгарте. Это самый большой кинотеатр. В самом большом кино!
Мы все тоже там будем, на премьере. Но сначала надо закончить фильм. Потом сделают копии, мне рассказал наш оператор Шульц. Это тоже займёт какое-то время. Вечно надо чего-то ждать!
24 сентября 1953 года
Я порхаю как облако в своём наряде. Как агнец божий, сказала бы я. Есть такой старый шлягер, тридцатилетней давности: «Аромат, который сопровождает красавицу...»
Вчера мне исполнилось пятнадцать лет, я вдвое моложе того шлягера. И к этому дню я получила в подарок громадный флакон духов «Шанель № 5», Париж. Париж — моя мечта...
Вчера мы все вместе чудесно отпраздновали. Это был мой самый прекрасный день рождения. Может, были и другие, тоже прекрасные, но я этого просто не помню: была слишком маленькая.
Теперь и мой дневник тоже пахнет. Я эту страницу надушила. Надеюсь, аромат выветрится не так уж быстро.
